Почему одни страны богатые, а другие бедные

Как обеспечить экономике рост и конкурентоспособность, необходимые для того, чтобы улучшать материальное благосостояние граждан и, как следствие, уровень их жизни? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала разобраться, каким образом и за счёт чего те страны, чья экономика растёт, обеспечивают этот рост. Мы уже разбирали отдельными статьями, почему ни природные условия, ни так называемый неоколониализм не способны помешать построить процветающее общество. Также мы уже разобрали, почему несостоятельна расовая теория, и почему ликвидация частной собственности не помогает повысить уровень жизни. Но раз ликвидация частной собственности не помогает (что делает ошибочным фундамент такой теории, как марксизм), а процветание возможно даже для нынешней России, социал-демократам нужны ответы на вопросы: почему некоторые страны нищие, почему существует такой большой разрыв в благосостоянии между странами и почему такой большой разрыв в благосостоянии между элитами и обществом, порой даже в относительно благополучных странах? И главное – как достичь процветания в своей стране?

Дарон Аджемоглу, самый цитируемый экономист мира на апрель 2020 года¹, вместе с бывшим профессором кафедры государственного управления Гарварда Джеймсом Аланом Робинсоном считают, что основная причина бедности стран – в том, что их политические и экономические элиты выстраивают институты, направленные на сохранение своей власти и своих капиталов, что приводит к ограблению людей, лишению их важных политических прав и стимулов к развитию, что в итоге оформляется обнищанием всей страны в целом. В их исследовании причин богатства и бедности стран высказываются некоторые важные положения институциональной теории, которые мы сейчас для начала и рассмотрим.

Институциональная теория в интерпретации Аджемоглу и Робинсона

Понятие «институционализм» включает в себя два аспекта: «институции» — нормы, обычаи поведения в обществе, и «институты» — закрепление норм и обычаев в виде законов, организаций, учреждений. Институты есть формы и границы деятельности людей. Они представляют собой политические организации, формы предпринимательства, системы кредитных учреждений. Это налоговое и финансовое законодательство, организация хозяйственного обеспечения и многое другое, связанное с хозяйственной практикой². Институционалисты движущей силой экономики, наряду с материальными факторами, считают также духовные, моральные, правовые и другие факторы, рассматриваемые в историческом контексте. Другими словами, институционализм в качестве предмета своего анализа выдвигает как экономические, так и неэкономические проблемы социально-экономического развития³.

Институты бывают разные. Если взять для примера понятие социальных институтов, то доктор социологических наук Михаил Глотов отмечает, что «круг явлений и процессов, которые социологи обозначают понятием «социальный институт», достаточно широк»⁴. Чтобы понять, что сюда входит, следует ознакомиться с его статьёй «Социальный институт: определение, структура, классификация», нам же здесь достаточно привести определение, которое он приводит в итоге своего исследования: «под социальным институтом следует понимать формы организации общественной жизни людей, устанавливающиеся в процессе исторического развития с целью регулирования их социальных действий и социальных связей»⁵. Аджемоглу и Робинсон в своей работе в целом под институтами имеют в виду более широкий спектр институтов, включая сюда не только социальные, но, к примеру, также и юридические институты, то есть под термином «институты» мы можем понимать набор способов создания, формирования и функционирования организаций и учреждений, а также набор преобладающих в обществе традиций, практик, ценностей и законов:

Нет двух сообществ с одинаковыми институтами; различаются традиции и особенности права собственности – вплоть до того, как следует делить тушу убитого животного или имущество, награбленное у соседей. Некоторые сообщества признают власть старейшин, другие нет; некоторые рано достигают определённого уровня политической централизации, другие нет. Постоянно тлеющие экономические и политические конфликты разрешаются в разных обществах по-разному, в зависимости от исторических обстоятельств, личной роли отдельных людей и просто случайности.

Вначале эти отличия могут быть небольшими, но они могут накапливаться, формируя тренд. Так же как гены двух изолированных групп будут всё больше различаться в силу дрейфа генов, то есть накопления случайных генетических мутаций, два изначально похожих общества будут медленно отдаляться друг от друга институционально. Хотя «дрейф институтов», так же как дрейф генов, не имеет определённого направления и даже необязательно имеет кумулятивный (накопительный) характер, но если он продолжается столетиями, то может привести к заметным, а иногда и принципиальным различиям. Появившиеся в результате институционального дрейфа различия начинают влиять на то, как общество реагирует на политические и экономические вызовы. И в этот момент небольшие отличия становятся судьбоносными⁶.

Авторы «Why Nations Fail» разделяют институты на политические и экономические, а также на экстрактивные и инклюзивные. Экономические институты в их понимании связаны в первую очередь с вопросами производства и собственности, политические – с функционированием власти. Впрочем, нас больше всего интересует деление на экстрактивные и инклюзивные институты, поскольку в них заключается центральное положение их теории о бедности и богатстве стран. Рассматривая их примеры, мы не будем делить их на политические экстрактивные и экономические экстрактивные, поскольку некоторые из институтов, например, верховенство права, в равной степени влияют как на политику, так и на экономику страны. Также сразу отметим, что подобные институты гораздо лучше действуют в комплексе, а некоторые и вовсе лишь при условии выполнения части других.

Ещё нужно особо отметить, что основой для формирования тех и других институтов является централизованное государство. Даже государство с экстрактивными институтами, если оно централизовано, чаще всего оказывается эффективнее государств без центральной власти: «важную роль играет и в достаточной степени централизованное и сильное государство. Особенно отчётливо это видно при сравнении с такой восточноафриканской страной, как Сомали… политическая власть в Сомали была долгое время распылена между различными группировками. В ситуации, когда нет ни одного игрока, достаточно сильного, чтобы контролировать остальных и решать, что они могут делать, а что не могут, общество разделяется между непримиримыми кланами, и ни один из них не может стать доминирующей силой. Власть каждого клана ограничена только силой другого»⁷. Без централизации же государство не может выполнять свою функцию по поддержанию законности и порядка, не говоря уже о предоставлении общественных благ и поддержке и регулировании экономической активности⁸. Проще говоря, государство должно быть достаточно сильным, чтобы подавить любую отдельную силу, которая нарушает установленные для всех правила (необходимость государства для общественного прогресса мы объясняли также отдельным материалом). Но при этом также должны быть и силы, которые, действуя слаженно, смогли бы в случае необходимости подавить государство, что мы рассмотрим далее.

Экстрактивные институты

Экстрактивные институты, по определению Аджемоглу и Робинсона, направлены на то, чтобы выжать максимальный доход из эксплуатации одной части общества и направить его на обогащение другой части⁹. Мы можем добавить, что они направлены также на формирование и защиту элиты общества. В любом обществе происходят процессы, в ходе которых формируется слой управленцев (в статье с критикой прямой демократии мы рассказывали, что в силу различия интересов людей в управлении не могут участвовать все люди сразу), в интересах которых может быть использование своего положения, с одной стороны, для извлечения выгоды (в серии статей о номенклатуре вы могли прочесть, что от этого соблазна не удержались и коммунисты), с другой – для того, чтобы удержать это положение. В этих целях и выстраивается система экстрактивных институтов. К примеру, Египет является бедным именно по той причине, что им «управляла узкая прослойка элиты, которая организовала экономику таким образом, чтобы обогащаться в ущерб всему остальному населению»¹⁰, причём подобное объяснение причин бедности универсально и его можно применить к любой бедной стране.

Такая элита может формироваться политически либо экономически. В первом случае это представители власти (зародыш номенклатуры), которые пытаются выстроить экстрактивные политические институты, чтобы сконцентрировать у себя политическую власть (авторитарный режим), после чего они пытаются сконцентрировать и власть экономическую, обычно за счёт таких институтов, как экспроприация собственности. Во втором случае это представители наиболее крупного капитала, которые пытаются выстроить экстрактивные экономические институты вроде борьбы с антимонопольным законодательством, чтобы сконцентрировать у себя экономическую власть, а затем и власть политическую, обычно за счёт таких институтов, как подкуп политиков или продвижение подконтрольных себе политических сил. Вместе с тем Аджемоглу и Робинсон отмечают, что и политические, и финансовые элиты заинтересованы во взаимной поддержке, но при этом более значимую роль в формировании экстрактивных институтов играют политические элиты:

С точки зрения тех, кто контролирует политическую власть, нет никакой необходимости вводить более полезные для экономического роста или благосостояния граждан институты, если действующие институты гораздо лучше служат интересам самой власти. Сильные мира сего и остальные граждане часто расходятся во мнениях о том, какие институты нужно сохранить, а какие следует поменять. Карлос Слим вовсе не будет рад, если все его политические связи вдруг растворятся в воздухе, а барьеры для входа на рынок, защищающие его бизнес, исчезнут, — и неважно, что появление на рынке новых игроков сделало бы богаче миллионы мексиканцев.

Поскольку такого консенсуса не существует, именно политические элиты (то есть те, у кого в руках власть) определяют, по каким правилам будет жить общество (и как элиты смогут этой властью распоряжаться). У Карлоса Слима есть власть, чтобы добиваться того, что он хочет. Могущество Билла Гейтса ограничено в гораздо большей степени. Вот почему наша теория – это теория не только экономическая, но и политическая¹¹.

Результатом работы экстрактивных институтов становится обогащение элит и их консервация. Например, гватемальский социолог Марта Касаус Арсу выявила 22 гватемальские семьи, связанные брачными узами ещё с 26 семьями, не входящими в состав основной группы. Её генеалогическое и политологическое исследование показало, что именно эти семьи контролируют экономическую и политическую жизнь Гватемалы с 1531 года. Даже при самом широком толковании того, какие именно семьи входят в состав элиты, общая численность этих семей не превышает 1 % населения страны (данные 1990-х годов)¹². Давайте приведём примеры экстрактивных институтов, которые позволяют создать подобные элиты.

Несменяемость власти. Она может проявляться в виде установления диктатуры, абсолютизма, управляемой демократии и других форм авторитарных режимов. Дело в том, что при сменяемости политической власти следующая власть может наказать предыдущую. Чтобы обезопасить себя от этого и иметь возможность вести безнаказанный захват собственности, предварительно устанавливается несменяемость власти.

Опричнина. Для защиты своей власти и помощи в установлении её несменяемости обычно проводится реорганизация под эти задачи политической полиции, которая сможет устранять политических конкурентов, осуществлять репрессии, подавлять оппозиционные выступления. Это уже случалось в истории с римскими преторианцами и Agentes in rebus¹³, опричниками, НКВД, Гестапо, Секуритате и так далее.

Беззаконие. Один из важнейших инструментов элит – обеспечение такой судебной и правовой системы, при которой законы бы по большей части не исполнялись на практике, либо которая способствовала тому, чтобы законодательные нормы применялись к разным социальным группам по-разному. Это позволяет элитам проводить изъятие собственности, оставаться безнаказанными в конфликтах с населением (допустим, если машина чиновника сбила насмерть человека, отсутствие гарантий исполнения законов может гарантировать ему избежание наказания), фальсифицировать выборы и производить прочие действия, направленные на усиление личной власти и владения собственностью.

Экспроприации собственности. Когда собственность не защищена гарантиями исполнения законности, элита будет использовать различные виды экспроприаций, будь то рейдерские захваты или присвоение собственности под видом национализации. Таким образом возможно сконцентрировать в своих руках не только политическую, но и экономическую власть.

Монополизация. Когда у предприятия нет конкурентов либо они поставлены в такое положение, когда нет возможности создать конкурирующий продукт, это гарантирует такому предприятию стабильную прибыль и создаёт новые возможности для расширения этой прибыли. Монополизация позволяет крупному капиталу не только усиливать выкачивание денег из населения, но и делает его серьёзной политической силой. Примеры капиталистических монополий – Standard Oil, Google, Microsoft (вопросы их образования мы рассматривали здесь). Номенклатуре и прочим властным структурам, однако, также выгодно создавать монополии с теми же целями. Примеры подобных монополий – Газпром, Ост-Индская компания, винная монополия в Российской империи.

Неравноправие. Элитам выгодно создавать угнетённые слои общества с несколькими целями – для создания дешёвой рабочей силы (и удешевления остальной рабочей силы), для создания образа внутреннего врага (которого можно обвинить в своих промахах), для использования в качестве финансового резерва (который можно «раскулачить» в случае сложной экономической ситуации) и так далее.

Закрепление работников за местом работы. Такая практика позволяет не только избежать появления новых претендентов на место в элите, но и удешевить рабочую силу за счёт снижения конкуренции в этой сфере, усилить контроль над ней для более лёгкого подавления протестов и так далее.

Разумеется, это всего лишь часть огромной системы экстрактивных институтов. К примеру, отсутствие практики повышения зарплат работникам при росте доходов компании – это тоже экстрактивный институт, так как в таком случае владелец или уполномоченное им лицо компании, распределяющее доходы, оценивает свой труд по организации производства выше его реальной стоимости. Даже небольшой законопроект может запустить в действие очередной экстрактивный институт.

Инклюзивные институты

Институты, называемые инклюзивными, направлены на обогащение всех граждан в целом. Поскольку они слабо выражают интересы элит, то и внедряются они в большинстве случаев под давлением низовых организаций, чётко знающих свои интересы и ценности, и выдвигающих способствующие их реализации требования. Инклюзивные институты не только ограничивают возможности элит по выстраиванию экстрактивных институтов, но и ломают их волю к этому. Аджемоглу и Робинсон пишут:

Частью инклюзивных экономических институтов обязательно являются защищённые права частной собственности, беспристрастная система правосудия и равные возможности для участия всех граждан в экономической активности; эти институты должны также обеспечивать свободный вход на рынок для новых компаний и свободный выбор профессии и карьеры для всех граждан… Инклюзивные институты способствуют экономическому росту, повышению производительности труда и процветанию. Защищённые права частной собственности являются их центральным элементом потому, что только те, чьи права собственности защищены, будут готовы инвестировать и повышать производительность труда. Бизнесмен, который предполагает, что всё, что он сможет заработать, украдут, экспроприируют или обложат непосильным налогом, не имеет стимулов к работе, не говоря уже об инвестициях и инновациях. Но важно, однако, чтобы права собственности были защищены не только у экономической элиты, а и у широких слоёв населения¹⁴.

Авторы считают, что «такие страны, как США и Великобритания, стали богатыми потому, что их граждане свергли элиту, которая контролировала власть, и создали общество, в котором политическая власть распределена значительно более равномерно, правительство подотчётно гражданам и реагирует на их требования, а экономические стимулы и возможность разбогатеть есть у широких слоёв населения»¹⁵. Давайте рассмотрим примеры инклюзивных институтов, которые способствуют такому сценарию.

Коллективные органы власти. Обычно парламентские республики (или даже парламентские монархии) гораздо демократичнее тех, где правит диктатор или абсолютный монарх (или президент с широким кругом полномочий), и это не случайно. Мы разбирали в статье о политических системах, почему парламентские демократии являются самыми процветающими государствами (есть у нас и материал с доказательствами того, что демократия эффективнее авторитаризма). В коллективных органах власти сложнее вынести на рассмотрение и принять невыгодное обществу решение, так как есть риск вылететь из этого органа, риск возникновения дискуссий, риск придания инциденту огласки и так далее. Поэтому коллективные органы власти являются инклюзивным институтом.

Сменяемость власти. Мы подробно рассматривали в отдельной статье, почему сменяемость власти является жизненно необходимым условием демократии, и почему она повышает эффективность власти.

Сильная оппозиция. Гораздо сложнее выстраивать экстрактивные институты, если есть сильная оппозиция, готовая мобилизовать общество на борьбу с выстраиванием экстрактивных институтов, и создающая политическую конкуренцию, которая повышает эффективность власти.

Свобода СМИ. Когда гарантирована свобода СМИ, журналисты выступают в роли «чистильщиков» (или, как ещё их принято называть, «разгребателей грязи»¹⁶), расследующих и освещающих преступления тех, кто выстраивает экстрактивные институты – как политиков, так и крупного бизнеса. Придание инцидентам огласки позволяет вычищать нечистоплотных представителей элит, оказывать на них давление, выявлять слабые места системы и работать на их исправление.

Сильные низовые демократические организации. Это независимые профсоюзы, правозащитные организации, некоммерческие организации и так далее. Такие организации часто формируют и продвигают те инициативы, которые лучше всего отражают интересы большей части граждан и сильнее всего бьют по элитам. Возможно, что наш проект системы профессиональных советов поможет сделать новый шаг в сторону ещё большей инклюзивности институтов.

Верховенство права. Иначе говоря – принцип, согласно которому законодательные нормы должны применяться одним и тем же образом ко всем гражданам. Там, где выстроено правовое государство и имеются гарантии исполнения законов, элитам гораздо тяжелее уйти от ответственности за преступления и за попытки выстроить экстрактивные институты. В интересах общества иметь защиту от произвола элит, которую даёт именно верховенство права и гарантия того, что закон одинаково применяется ко всем. Подробнее этот вопрос мы разбирали здесь.

Защита права собственности. В отдельной статье (ссылка на неё была выше) мы уже разобрали, почему в интересах большей части граждан иметь гарантии защиты собственности.

Обеспечение экономической конкуренции. Борьба с крупным капиталом и монополиями позволяет иметь множество производителей и поставщиков услуг, обеспечивая уровень конкуренции между ними, необходимый для повышения качества продукта. Сюда входит и такой инклюзивный институт, как например антимонопольное законодательство.

Равноправие. Обеспечивая равный доступ к образованию и работе, этот институт открывает путь наверх тем эффективным кадрам, которые могли быть отрезаны от экономики при дискриминации по каким-либо признакам. В конечном счёте эти кадры вносят весомый вклад в рост благосостояния общества. Сюда же можно отнести и право на свободный выбор профессии.

Это также лишь часть инклюзивных институтов, которые запускают механизмы роста экономики и благосостояния населения. И эти институты – только основа, на базе которой создаются другие институты:

Инклюзивные экономические институты также готовят почву для успешной работы двух важнейших двигателей экономического роста и процветания: технологических инноваций и образования. Устойчивый экономический рост почти всегда сопровождается технологическими инновациями, которые помогают повысить производительность всех трёх факторов производства: человеческого труда, земли и капитала (то есть совокупности всего необходимого имущества – зданий, уже имеющегося оборудования и т.д.)… Повышение уровня технологического развития происходит благодаря науке и таким предпринимателям, как Томас Эдисон, который использовал научные идеи, чтобы создать прибыльный бизнес. А этот процесс создания инноваций возможен благодаря экономическим институтам, которые поддерживают частную собственность, гарантируют исполнение контрактов, равенство возможностей и доступ на рынок для новых игроков, которые приносят с собой и новые технологии¹⁷.

Давайте теперь рассмотрим, как инклюзивные и экстрактивные институты работают на практике. Подробно основные этапы их формирования и становления мы будем рассматривать на примерах Римской империи (для экстрактивных институтов) и Англии (для инклюзивных), остальные примеры вы сможете изучить в книге.

Примеры работы экстрактивных институтов

Аджемоглу и Робинсон отмечают, что «семена будущего падения Рима были брошены в землю как раз в момент перехода от республики к принципату, а затем и к империи»¹⁸. В самом деле, если республиканский Рим оказался победителем Карфагена¹⁹, то Римская империя была побеждена варварскими племенами²⁰. Это не случайность – причины лежат в принципах формирования институтов. Мы должны сначала описать взлёт Рима, связанный с инклюзивными институтами, чтобы лучше потом понять эффект экстрактивных.

Институты Римской Республики можно назвать инклюзивными по меркам своего времени. В 510 году до нашей эры граждане свергли последнего римского царя (Тарквиния Гордого), после чего сформировалась система, в которой город управлялся магистратами (чиновниками), которые переизбирались ежегодно. Существовало, конечно, разделение на патрициев и плебеев, однако у последних был собственный орган самоуправления – народное собрание, которое избирало трибуна (представителя плебса), обладавшего правом вето в отношении решений магистратов, а также правом законодательной инициативы:

Плебеи завоевали свои права в результате нескольких сецессий (лат. secessio, от secedo — «ухожу»), своеобразных забастовок, во время которых горожане, в том числе и солдаты, демонстративно покидали город, отказываясь сотрудничать с патрицианскими магистратами, пока их требования не будут удовлетворены. Понятно, что подобная угроза становилась особенно серьёзной во время войн. Судя по всему, именно в ходе одной из сецессий в V веке до н. э. плебеи завоевали право избирать собственного трибуна и принимать законы, регулировавшие жизнь плебса. Эти политические и юридические гарантии, хотя и довольно ограниченные по нашим нынешним стандартам, создали экономические возможности для граждан и привнесли некоторую степень инклюзивности в экономические институты. Одним из результатов этого стал расцвет средиземноморской торговли в эпоху Римской республики. Археологические свидетельства дают основания полагать, что, хотя уровень жизни большинства граждан республики и рабов лишь немного превышал прожиточный минимум, многие римляне, включая некоторых простых граждан, имели значительные доходы и доступ к публичным услугам, таким как городская канализация и уличное освещение²¹.

Однако эта система, которая обеспечила расцвет Рима, зашаталась после того, как в 49 году военачальник Юлий Цезарь со своими легионами перешёл реку Рубикон, а затем с новой силой, когда Октавиан Август стал первым римским императором. Как отмечают авторы «Why Nations Fail»:

Когда-то республиканский режим – даже при том, что сенаторы и другие богатые римляне пользовались привилегиями, — не был абсолютистским и не позволял сконцентрировать всю власть в одних руках. Инициированные Августом изменения (как и в случае с La Serrata в Венеции тысячу с лишним лет спустя) были политическими, однако привели к значительным экономическим последствиям. В результате этого процесса изменений к V веку Западная Римская империя значительно ослабла и в экономическом, и в военном отношении и оказалась на грани краха²².

<…>

Причины падения Рима можно проследить в глубину истории вплоть до времени, когда Август сосредоточил в своих руках единоличную власть, в результате чего политические институты постепенно стали дрейфовать в сторону экстрактивности. К примеру, важные изменения произошли в структуре армии. Упразднение сецессии лишило общество важнейшего инструмента, который в своё время обеспечил политическое представительство для простых римлян. Император Тиберий, ставший преемником Августа в 14 году, упразднил народное собрание плебеев и передал все его полномочия Сенату… В результате реформ Августа императоры начали опираться не на армию, состоявшую из солдат-граждан, а на преторианскую гвардию, группу привилегированных профессиональных солдат, созданную принцепсом. Со временем гвардия стала вполне самостоятельным игроком на политическом поле, и преторианцы не раз решали, кто станет следующим императором. Зачастую этот вопрос разрешался не мирным путём, а с помощью заговоров, переворотов и гражданских войн. Август принимал меры к тому, чтобы укрепить патрицианскую аристократию в противовес простым гражданам, и неравенство, которое в своё время привело к конфликту Тиберия Гракха с патрициями, росло и усиливалось.

Концентрация власти в одних руках привела к тому, что защищённость прав собственности у простых римлян уменьшилась. По мере роста империи росла (вследствие конфискаций) и площадь государственных земель, которые во многих областях составляли уже более половины всей территории²³.

Как видим, концентрация власти и отсутствие возможностей получить власть демократически привела также и к гражданским войнам между властными группировками.

Вместе с политической нестабильностью пришли и другие перемены, которые приводили к ещё большей экстрактивности экономических институтов. Несмотря на то, что в 212 году римское гражданство было даровано почти всем свободным жителям империи, сам статус гражданина к тому времени неузнаваемо изменился. Исчезло даже теоретическое представление о том, что все граждане равны перед законом. К примеру, во времена императора Адриана (117–138) в отношении различных категорий римских граждан явным образом применялись различные нормы закона. Роль гражданина коренным образом отличалась от того, что было в дни республики. Теперь у граждан не было возможности повлиять на политические и экономические решения созывом народных собраний.

В Риме сохранялось и рабство, хотя у историков имеются определённые разногласия по поводу того, сокращалась или увеличивалась на самом деле доля рабов в общем составе населения на протяжении столетий. Столь же важным было и то обстоятельство, что по мере развития империи всё больше некогда свободных крестьян оказались привязаны к земле и превратились в подневольных полурабов – колонов. Статус колонов активно обсуждался в юридических документах более позднего времени, таких как кодекс Феодосия и кодекс Юстиниана, но начало этой практике закрепощения было, по всей видимости, положено уже в правление императора Диоклетиана (284–305). Права землевладельца в отношении его колонов становились всё более широкими. Император Константин в 332 году позволил землевладельцу сажать на цепь колона, который мог замышлять побег, а с 365 года колонам было запрещено продавать свою собственность без разрешения хозяина.

<…>

Римляне унаследовали от своих предков письменность, некоторые основные технологии, умение изготавливать орудия и оружие из железа, некоторые навыки земледелия и строительства. На раннем этапе развития республики были сделаны и другие изобретения – бетон, насос, водяное колесо. Однако затем, в период империи, наступил технологический застой. К примеру, не появилось никаких нововведений в конструкции кораблей – римлянам так и не удалось придумать навесной руль, и кораблями по-прежнему управляли с помощью кормового весла. Медленно шло и распространение водяных колёс, поэтому это изобретение так и не смогло революционизировать римскую экономику. Даже такие великие изобретения, как акведуки и централизованная система канализации, были основаны на более старых технологиях, лишь усовершенствованных римлянами²⁴.

Авторы приводят также примеры того, как стекольщику, который изобрёл небьющийся фиал, приказали отрубить голову, потому что император побоялся того, что внедрение этой технологии обесценит золото. Или как другой изобретатель предложил технологию, которая существенно облегчала подъём колонн на Капитолийский холм, для которого требовался труд тысяч людей, но император решил не внедрять её, обосновав это словами «уж позволь мне подкормить мой народец». Что же касается принципов работы преторианцев, мы могли видеть их примерную модель в знаменитом фильме «Гладиатор» Ридли Скотта:

Эффект экстрактивных институтов мы хорошо знаем из опыта СССР. Там, как мы помним, Иосиф Сталин также установил единоличную власть (при помощи преторианцев из НКВД), подавил политическую оппозицию (как и в случае с сецессиями и упразднением народного собрания), укреплял номенклатуру и её привилегии (по аналогии с римской аристократией), производил экспроприации и огосударствление, насаждал беспредел в судебной системе, закрепил крестьян за колхозами и рабочих за заводами (как в случае с колонами), а плановая экономика (как мы рассмотрели здесь) создавала проблемы для продвижения инноваций. Эффект от этого для уровня жизни мы также описывали.

По схожим принципам экстрактивные институты создаются и в других местах. Если мы возьмём систему Северной Кореи, мы можем видеть, что частная собственность там запрещена, в стране выстроена командная экономика, нет политического плюрализма, доминирует идеология «чучхе». В результате, если жизненные стандарты жителей Южной Кореи находятся на уровне Португалии и Испании, то в КНДР уровень жизни сравним с уровнем жизни в Африке южнее Сахары, то есть примерно в десять раз ниже, чем на Юге²⁵.

Аджемоглу и Робинсон задаются вопросом – почему Мексика, обладая очень выгодным географическим положением, является нищей страной? Почему в целом страны Латинской и Центральной Америк столь бедны? Корни этого растут из колониальных практик Испании и Португалии, которые были основаны на столь экстрактивных институтах, как энкомьенда, трахин, «мита Потоси» (места, где она действовала, до сих пор заметно беднее даже соседних с ними). Колонисты культивировали высокие налоги, принуждение к труду, высокие цены на товары (покупать которые было обязательно). Однако после освобождения из-под колониального владычества новые политические элиты не занимались разрушением экстрактивных институтов, а перестраивали их под себя. В результате инвестиции в Мексике могла делать лишь элита, и, если взять к примеру банковскую сферу, конкуренции между банками почти не было: они давали кредит лишь под большие проценты, так что получить кредит могли лишь представители элиты, и круг замыкался.

Авторы приводят другие примеры работы экстрактивных институтов – в Австрии при Франце I Габсбурге, в Королевстве Конго, Сьерра-Леоне, в Китае при династии Цин, в Эфиопии, в царской России, в современном Узбекистане и так далее.

Примеры работы инклюзивных институтов

Мы возьмём для рассмотрения образец Англии. Здесь инклюзивные институты формировались в течение долгого времени. Как и везде в Европе, здесь был вполне обычный феодализм со всеми присущими ему экстрактивными институтами. Небольшое изменение, которое во многом определило всё последующее развитие, заключалось в том, что в 1215 году в результате конфликта короля и феодалов была принята Великая Хартия вольностей, в результате которой власть короля оказалась ограничена собранием баронов²⁶, из которого позднее вырос парламент. Точка перелома произошла после пандемии чумы, пик которой пришёлся на 1346-1353 годы, и после которой погибло по разным оценкам до 60% населения Европы²⁷. В этих условиях британские элиты предприняли попытку закрепить экстрактивные институты, приняв в 1351 году Статут о работниках, который гласил:

Так как большая часть народа и больше всего рабочих и слуг уже умерли в эту чуму, то некоторые, видя затруднительное положение господ и малочисленность слуг, не желают служить иначе, как получая чрезмерное вознаграждение… мы, имея в мысли те серьёзные неудобства, которые могут произойти от недостатка, в особенности в пахарях и других сельских рабочих… постановили:

Чтобы каждый мужчина и каждая женщина королевства нашего Англии… обязаны служить тому, кто их позовёт, и брать то вознаграждение деньгами и натурой, которое в местностях, где они обязаны будут служить, обыкновенно давали в двадцатый год царствования короля нашего в Англии или в последние пять или шесть лет²⁸.

Также было принято решение наказывать переход от одного феодала к другому тюрьмой. Однако эта затея элит провалилась: в 1381 году разразилось крестьянское восстание²⁹, и мятежникам во главе с Уотом Тайлером удалось даже захватить большую часть Лондона. Восстание было подавлено, а Тайлер убит, однако дальнейших попыток применить Статут о работниках больше не предпринималось. Феодальные повинности сокращались, в Англии стал формироваться инклюзивный рынок труда, а значит, начали расти и заработки крестьян. Это создало базу для дальнейшего развития инклюзивных институтов. В XVII веке борьба английских граждан за свои права стала ещё более ожесточённой, что вылилось в Гражданскую войну 1642-1651 годов и в Славную революцию 1688 года.

Славная революция ограничила власть короля и его министров и передала парламенту полномочия для формирования экономических институтов. В то же время она открыла возможности для участия широких слоёв граждан в политике и позволила им оказывать значительное влияние на работу правительства и на функционирование государства в целом. Славная революция заложила основы плюралистического общества, одновременно запустив быстрый процесс политической централизации. Она создала первый в мире более или менее полный набор инклюзивных политических институтов.

Это, в свою очередь, привело к тому, что экономические институты Англии тоже начали становиться более инклюзивными. Ни крепостное право, ни жёсткие феодальные ограничения эпохи Средних веков не продержались в Англии даже до начала XVII века. Тем не менее в стране оставалось ещё много препятствий для свободной экономической активности. Как внутренняя, так и международная торговля заметно страдали от монополизма. Король и его министры произвольно устанавливали налоги и манипулировали правосудием. Архаичная система прав собственности на большую часть земли делала инвестиции в неё рискованными, поскольку землю во многих случаях нельзя было продать.

Всё изменилось после Славной революции. Государство создало систему институтов, которые стимулировали инвестиции, инновации и торговлю. Оно твёрдо защищало права собственности, включая права собственности на идеи, закреплённые в патентах, что было необыкновенно важно для стимулирования инноваций. Государство поддерживало правопорядок в стране. Беспрецедентным в английской истории было распространение принципов английского права на всех граждан. Прекратилось произвольное установление новых налогов, а почти все монополии были упразднены. Правительство активно помогало развитию коммерции, в особенности промышленности и торговли, не только устраняя барьеры на пути предпринимателей, но и поставив им на службу мощный английский военно-морской флот. Чётко определяя права собственности на все активы, правительство способствовало быстрому развитию инфраструктуры, особенно дорог, каналов и позже железных дорог, которые стали главным двигателем следующего этапа индустриального развития экономики³⁰.

Патентная система привела к появлению в Англии таких изобретателей, как Джеймс Уатт, Ричард Тревитик, Ричард Аркрайт и многих других, что привело к промышленной революции, изобретению прядильной машины, паровоза и так далее. Уатт писал отцу: «Дорогой отец, несмотря на разнообразное и жёсткое сопротивление, я наконец добился от Парламента закрепления за мной и моими наследниками права собственности на мою новую Огненную машину по всей Великобритании и на её плантациях на ближайшие 25 лет, что, я надеюсь, сулит мне большие выгоды, ведь значительный спрос на неё уже есть»³¹. Англия стала первой страной, которая смогла совершить прорыв и добиться устойчивого экономического роста в XVII веке. Поскольку английские монархи не смогли монополизировать торговлю с Америкой, это привело к возникновению богатых купцов, которые сыграли ключевую роль в революциях.

В 1621 году в стране насчитывалось семь тысяч монополий, но в 1623 году парламент одержал серьёзную победу и принял Статут о монополиях, запрещавший Якову I устанавливать новые монополии на территории Британии. Однако существующие монополии ещё оставались в силе, а новый король Карл I решил начать наступление по внедрению экстрактивных институтов, введя практику принудительных займов, множество новых податей и налогов (в том числе «корабельный налог»); кроме того, король пытался уничтожить независимость судебной системы. Всё это привело к тому, что в 1642 году между королём и парламентом развязалась гражданская война. Впрочем, победа парламента в той войне привела к диктатуре Оливера Кромвеля (хотя были приняты и прогрессивные меры – например, отмена внутренних монополий), а позже состоялась реставрация монархии.

В 1688 году же попытка Якова II восстановить абсолютную монархию вызвала очередной кризис и ещё одну гражданскую войну, и на этот раз парламент снова победил, но имел уже лучшее представление о последующих действиях. В следующем году был принят Билль о правах³², где утверждалось, что монарх не может отменять или нарушать законы и что никакой налог не действителен без одобрения парламента; армию собирать можно было также только с согласия парламента. Была разрешена подача петиций, отменены налог на очаги и цензура в прессе, был открыт Банк Англии (широко выдававший кредиты населению). Вместе с тем парламент расширял свои возможности по сбору налогов: так, число налоговых инспекторов выросло с 1211 человек в 1690 году до 4800 в 1780-м³³.

Так формировалась система инклюзивных институтов Англии, которая обеспечила стране самый высокий экономический рост в мире, промышленную революцию и один из самых высоких стандартов уровня жизни на то время.

По похожим принципам развивались США – там изначально была выдана собственность на землю (из-за невозможности эксплуатировать строптивых местных индейцев оставалось развивать сельское хозяйство своими силами) каждому мужчине-поселенцу, а в 1619 году была учреждена Генеральная Ассамблея: каждый мужчина теперь мог участвовать в разработке законов и управлении колонией. Американцы также пользовались английской патентной системой (Аджемоглу и Робинсон подробно раскрывают, как она стала основой промышленного роста США; причём в США патент мог получить любой желающий, что ещё больше ускорило этот рост), и имели большое количество мелких банков, конкурировавших между собой и поэтому дававших кредиты под малые проценты бизнесменам и изобретателям. Крупные банки здесь пытались ссужать деньги политикам для обретения контроля над ними, однако из-за сменяемости власти эта идея провалилась³⁴. В книге «Why Nations Fail» разбирается, почему в США стало возможно появление таких изобретателей, как Томас Эдисон или Билл Гейтс. Когда развитие капитализма в США привело к появлению так называемых «баронов-разбойников»³⁵ — монополистов и владельцев крупных компаний, правительство США ответило на это борьбой с монополиями – принятием Акта о торговле между штатами (1890), созданием Комиссии по торговле между штатами (так началось развитие федерального регулирования в промышленности), принятием антитрестовых акта Шермана, акта Хепберна и акта Клейтона, созданием «Комитета Паджо» и Федерального резервного фонда, расформированием Northern Securities, роспуском Standard Oil. Во многом это было обусловлено антитрестовскими петициями в Конгресс, которые направляли туда фермерские организации.

Существенную роль в борьбе с монополиями сыграли и журналисты – например, Ида Тарбелл, чья книга «История компании Standard Oil» во многом и привела к роспуску этой монополии, или Луис Брендайс, исследовавший ряд финансовых скандалов в книге «Чужие деньги и как банкиры их используют». Аджемоглу и Робинсон также описывают ситуацию, когда Франклин Рузвельт пытался ограничить полномочия Верховного суда и провести в нём кадровые перестановки, но встретил жёсткое сопротивление и его инициатива была отклонена, а тем временем в Аргентине, которая на момент начала ХХ века была одной из богатейших стран мира, перонистам удалось провести подобные меры, что стало основой для установления диктатуры Хуана Перона и обнищания страны³⁶.

Схожа с римской история развития Венеции, которая стала одним из богатейших районов планеты благодаря ограничению власти дожей, созданию парламента (Большого совета), сменяемости власти, так называемой «комменде» (системе инвестирования) и другим инклюзивным институтам. Как отмечают Аджемоглу и Робинсон, «комменда» вела к огромному экономическому росту и высокой социальной мобильности: «в торговых документах Венеции то и дело появляются всё новые имена людей, не относившихся к прежней венецианской элите. В документах за 960, 971 и 982 годы количество новых имён составляет соответственно 69, 81 и 65 % от всех имён»³⁷. Позже членство в Большом совете элитам удалось постепенно, с помощью ряда хитрых инициатив, сделать наследственным. Также была запрещена и комменда, что привело к консервации экономических элит. Результатом стала дальнейшая деградация Венеции и превращение её из экономической столицы мира в город-музей.

В Японии середины XIX века во время реставрации Мейдзи князья создали два законодательных органа – Верхнюю и Нижнюю палаты, а правивший до этого в стране клан Токугава был подвергнут чему-то вроде люстрации – его княжество упразднили, а земли отняли. Началась гражданская война, в результате которой клан Токугава был полностью разгромлен. За этим последовали отмена феодальной системы, создание централизованного налогообложения, выборного парламента, независимой судебной системы, провозглашено равенство всех социальных групп перед законом, право частной собственности и отменены все ограничения на внутренние перемещения, торговлю, выбор профессии. Все эти меры привели к огромным объёмам экономического роста в Японии конца XIX века. Авторы «Why Nations Fail» описывают развитие инклюзивных институтов также в Южной Корее, Австралии, Франции времён революции и так далее.

Как формируются инклюзивные институты

Аджемоглу и Робинсон подчёркивают: «хотя от экономических институтов зависит, будет ли страна бедной или богатой, именно политика и политические институты определяют выбор этих экономических институтов»³⁸. При этом:

Люди, которые страдают от экстрактивных экономических институтов, вряд ли могут надеяться, что их правители добровольно изменят политические институты и перераспределят власть в пользу конкурентов. Единственный способ сделать политические институты более плюралистическими – заставить элиту пойти на уступки³⁹.

От политических институтов зависит, могут ли граждане контролировать политиков и влиять на принимаемые ими решения. Иначе говоря, будут ли политики (пусть и с оговорками) действовать в интересах и по поручению граждан, или они смогут использовать власть, вверенную им обществом (а то и узурпированную ими), для собственного обогащения и проведения политики, которая выгодна только им, но совершенно невыгодна избирателям.

Как же создать инклюзивные политические институты? С точки зрения тех, кто контролирует политическую власть, нет никакой необходимости вводить более полезные для экономического роста или благосостояния граждан институты, если действующие институты гораздо лучше служат интересам самой власти. Более того, политической и экономической элите невыгодны инклюзивные институты, потому что их внедрение грозит потерей власти и капиталов, следовательно, они будут стремиться всячески противостоять ему. Поэтому создание таких институтов зависит от оппозиции (например, сильных политических партий и профсоюзов) и от возникновения «точек перелома» (как, например, чума 1346-1353 годов).

Британская демократия – это не подарок элиты народу. Это завоевание широких масс, которые добились победы благодаря определённым политическим процессам, происходившим в Англии и других частях Британии в течение нескольких предыдущих столетий. Реформа была неизбежна, потому что правящие круги хорошо понимали: эта реформа – единственный способ обеспечить устойчивость их собственной власти. Граф Грей в своей знаменитой парламентской речи в защиту политических реформ выразил это совершенно ясно:

«Нет большего противника ежегодно избираемого парламента, всеобщего избирательного права и тайного голосования, нежели я. Главное моё устремление – не способствовать этим нововведениям, а положить конец всяким надеждам на них и вообще подобным проектам… Цель моей реформы — предотвратить неизбежную революцию. Эти перемены призваны сохранить, а не свергнуть существующие порядки»⁴⁰.

Помимо уже упомянутых восстания Уота Тайлера и борьбы парламента с королём (в том числе гражданской войны и Славной революции), к актам борьбы в Британии можно отнести движение чартистов, восстание Свинга, бунт в Спа-Филдс, «бойню при Питерлоо» и так далее. Все эти решительные народные выступления, грамотно организованные и имевшие верно сформулированные требования, обусловили развитие Англии. Вот также другие условия, которые, по мнению Аджемоглу и Робинсона, сделали возможным создание инклюзивных институтов (под «созидательным разрушением» они понимают процесс, в ходе которого происходит развитие новых технологий и отраслей экономики, что приводит к утрате прежними элитами власти и капиталов):

Возникновению сравнительно более инклюзивных политических институтов после Славной и Французской революций в наибольшей степени способствовали три фактора. Первый – это появление класса торговцев, желавших расчистить дорогу для созидательного разрушения, от которого они могли бы получить выгоды; эти «новые люди», ключевые фигуры революционных коалиций, не желали построения очередной системы экстрактивных институтов, которую они снова вынуждены были бы кормить.

Второй фактор – это сама природа широкой коалиции, сформировавшейся как в Англии, так и во Франции. К примеру, Славная революция была не путчем, организованным узкой группой заговорщиков ради специфических узких интересов, а обширным общественным движением, опиравшимся на купцов, промышленников, мелких дворян и другие политические группы. То же самое верно и в случае с Французской революцией.

Третий фактор коренится в истории английских и французских политических институтов. Именно они представляли собой базу, на которой могли расти и развиваться новые, более инклюзивные политические режимы. В обеих странах существовали традиции парламентаризма и разделения властей, восходящие в Англии и Франции соответственно к Великой хартии вольностей и Собранию нотаблей. Более того, в обоих случаях революции случились на пике исторических процессов, которые к тому моменту и так уже ослабили силу абсолютистстких или стремящихся к абсолютизму режимов. В обоих случаях существующие политические институты затрудняли новым правителям или узкой группе элиты доступ к контролю над государством, к узурпации экономических благ и установлению прочной и бесконтрольной политической власти. Правда, в ходе Французской революции небольшая группа якобинцев во главе с Робеспьером и Сен-Жюстом всё-таки смогла захватить такую власть, и последствия этого были ужасны, однако это было временным явлением и не помешало созданию впоследствии более инклюзивных институтов.

Вся эта картина сильно отличается от ситуации, сложившейся в обществах с долгой историей крайне экстрактивных экономических и политических институтов и неограниченной властью верховного правителя. В таких обществах не могло появиться ни нового влиятельного класса торговцев или предпринимателей, готовых поддержать (в том числе и финансово) сопротивление существующему режиму, чтобы открыть дорогу для более инклюзивных экономических институтов; ни широких коалиций, которые создавали бы препятствия на пути к единоличной власти для любого из их собственных участников; ни политических сдержек, которые помешали бы новым правителям узурпировать власть⁴¹.

Ключевым фактором во всех ситуациях, в которых произошёл поворот в сторону инклюзивных институтов, как отмечают авторы, было то, что та или иная широкая коалиция смогла стать достаточно влиятельной политической силой, чтобы солидарно выступить против абсолютизма и заменить абсолютистские институты более инклюзивными и плюралистическими⁴².

Всё определяет экономика?

В России до сих пор очень популярен стереотип о том, что если изменить экономику, то это изменит и всё остальное. Он идёт из философской концепции марксизма о том, что «бытие определяет сознание». Но если этот стереотип верен, то получается, что невозможно менять экономику – она только сама себя может изменить (и тогда нет смысла заниматься политикой – а ведь сама такая идея крайне опасна для оппозиционного движения). Это опровергается неравномерным развитием различных стран. Сама фраза о том, что «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»⁴³ содержит в себе логическую ошибку: она предоставляет аудитории только два варианта ответа и исключает третий, верный ответ – и бытие определяет сознание, и сознание определяет бытие.

Аджемоглу и Робинсон считают, что крайне ошибочно считать, что экономика определяет политику, а политика экономику – не определяет: «традиционно экономисты игнорировали политику, но именно понимание того, как работает политическая система, является ключом к тому, чтобы объяснить мировое экономическое неравенство»⁴⁴. Напротив, с их точки зрения именно с политических институтов начинается формирование экономики:

Политические институты – это совокупность правил, которые формируют систему стимулов для различных политических игроков. Они определяют, как именно формируется правительство и какие права есть у различных его ведомств. Иными словами, политические институты определяют, у кого в обществе есть власть и как этот кто-то может её использовать. Если власть сосредоточена в одних руках и ничем не ограничена, значит, мы имеем дело с институтом абсолютной монархии (именно эта форма правления была распространена по всему миру на протяжении большей части его истории).

Абсолютистские политические институты, такие как в Северной Корее или колониальной Латинской Америке, помогают тем, кто обладает властью, подстроить экономические институты под себя, то есть приспособить их для собственного обогащения и для дальнейшего укрепления своей власти за счёт всех остальных. Политические институты, которые распределяют власть между разными силами и группами в обществе и при этом ограничивают все эти группы в применении этой власти, порождают плюралистические политические системы. Вместо того чтобы сосредоточиться в одних руках, власть в таких странах принадлежит широкой коалиции политиков или даже распределена среди множества общественных групп⁴⁵.

Выше мы приводили примеры, как именно политика меняла экономику, в книге «Why Nations Fail» их приводится гораздо больше. Известный экономист Абба Лернер считал, что экономическое благополучие западных стран удалось создать по той лишь причине, что в политическом поле к тому времени уже удалось навести порядок: «экономика получила титул королевы общественных наук, занявшись проблемами, которые в политическом измерении уже были решены»⁴⁶.

Очень важную роль в успехе экономики играют и доминирующие в обществе ценности. К примеру, религия является одним из институтов, определяющих развитие. Аджемоглу и Робинсон отмечают: «египтяне в большинстве своём исповедуют ислам, а эта религия также несовместима с экономическим успехом»⁴⁷. И действительно, нам будет трудно найти успешные исламские экономики, основанные не на экспорте сырья. Также мы дополнительно разбирали, как на уровень жизни влияют патриотизм, интернационализм, и как преодоление истории способствует росту уровня жизни. Принцип прост – если, к примеру, машина пропаганды вместо ценности человеческой жизни прививает гражданам мысль о ценности могущества государства, то повышается вероятность, что, допустим, представители судебной системы в отдельных случаях нарушат верховенство закона и осудят невиновного только потому, что он неудобен государству. Это сводит на нет всю законность (приводя к разгулу коррупции, злоупотребления полномочиями и так далее) и стимулы обычных граждан к развитию. Таким образом, попытки изменить экономику чисто экономическими реформами похожи на замену одной шины на автомобиле, в то время как проколоты все.

Чем можно дополнить

Существует похожее исследование ещё одного известного экономиста – Эрика Райнерта – «Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными»⁴⁸, и в нём Райнерт доказывает, что не в меньшей мере богатые страны стали богатыми благодаря сочетанию государственного вмешательства, протекционизма и стратегических инвестиций. Мы дополнительно рассмотрели эти безусловно важные вопросы в статье о том, как добиться экономического роста.

К недостаткам книги «Why Nations Fail» при желании можно отнести тот факт, что Аджемоглу и Робинсон не предлагают идей по созданию новых инклюзивных институтов, а лишь описывают существующие. В то же время современные экономико-политические системы не лишены и недостатков, на некоторые из которых указывает Тома Пикетти в своём труде «Капитал в XXI веке»⁴⁹. Предложения по исправлению этих недостатков мы описываем в статье о социал-демократической экономике.

Выводы

Прогрессивные социал-демократы не должны упускать при разработке своей экономической программы институциональную теорию – им следует создать свой план создания инклюзивных политических институтов. Это также нужно и для формирования протестных требований, поскольку, как показывает практика, внедрение инклюзивных политических институтов способствует внедрению инклюзивных экономических институтов, так что, если заставить государство идти на уступки, это может запустить механизм постепенного перехода к развитию и социальной демократии.

Но теория Аджемоглу и Робинсона полезна также и в другом плане – она показывает, что революции, позволяющие запустить процесс формирования инклюзивных институтов, происходят в результате выступлений широкой коалиции. То есть социал-демократам нужны союзники в том числе и из тех, с кем имеются некоторые расхождения в видении развития. Это могут быть даже либерал-консерваторы и национал-демократы. Точно так же соцдемам необходима демократическая оппозиция.

1. Top 10% Authors (Last 10 Years Publications), as of April 2020 // IDEAS/RePEc (ideas.repec.org). [Электронный ресурс]. URL: https://ideas.repec.org/top/top.person.all10.html (дата обращения: 04.06.2020).
2. Л.В. Синельник. История экономических учений. 3-е издание. Учебное пособие. — 288 с. — М.: КНОРУС, 2014
3. Т.А. Фролова. История экономических учений: конспект лекций. — Таганрог: ТРТУ, 2004
4. М.Б. Глотов. Социальный институт: определение, структура, классификация // Социологические исследования. — 2003. — №10. — с. 13
5. Там же, с. 18
6. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 151-152.
7. Там же, с. 113.
8. Там же, с. 113-114.
9. Там же, с. 108.
10. Там же, с. 14.
11. Там же, с. 55-56.
12. Casaus Arzu, Marta (2007). Guatemala: Linaje y Racismo. 3rd ed., rev. y ampliada. Guatemala City: F&G Editores
13. The Oxford Dictionary of Byzantium: [англ.]: in 3 vol. / ed. by Dr. Alexander Kazhdan. — N. Y.; Oxf. : Oxford University Press, 1991. — P. 36-37
14. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 105-106.
15. Там же, с. 14.
16. А.К. Малаховский. «Разгребатели грязи»: след в истории современной американской журналистики // Universum: филология и искусствоведение. №12 (46), 2017
17. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 108-109.
18. Там же, с. 227.
19. Н.С. Алмазова. Пунические войны // Большая российская энциклопедия. Том 27. Москва, 2015, стр. 746-747. [Электронный ресурс]. URL: https://bigenc.ru/world_history/text/3173188 (дата обращения: 10.06.2020).
20. А.В. Коптев и др. Рим древний // Большая российская энциклопедия. Том 28. Москва, 2015, стр. 497-516. [Электронный ресурс]. URL: https://bigenc.ru/world_history/text/3509580 (дата обращения: 10.06.2020).
21. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 219-220.
22. Там же, с. 227.
23. Там же, с. 230-231.
24. Там же, с. 232-234.
25. Там же, с. 100-103.
26. Дмитрий Полдников. Великая хартия вольностей // Постнаука (postnauka.ru). 20 июля 2015 года. [Электронный ресурс]. URL: https://postnauka.ru/longreads/50386 (дата обращения: 10.06.2020).
27. Austin Alchon, Suzanne. A pest in the land: new world epidemics in a global perspective. — Albuquerque: University of New Mexico Press, 2003. — p. 21
28. The Statute of Laborers; 1351. Henderson, Ernest F. Select Historical Documents of the Middle Ages London: George Bell and Sons, 1896 // Avalon Project (avalon.law.yale.edu). [Электронный ресурс]. URL: https://avalon.law.yale.edu/medieval/statlab.asp (дата обращения: 10.06.2020).
29. С.Г. Мереминский. Уота тайлера восстание 1381 // Большая российская энциклопедия. Том 33. Москва, 2017, стр. 54. [Электронный ресурс]. URL: https://bigenc.ru/world_history/text/4699989 (дата обращения: 10.06.2020).
30. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 142-143.
31. Там же, с. 144-145.
32. English Bill of Rights 1689. An Act Declaring the Rights and Liberties of the Subject and Settling the Succession of the Crown // Avalon Project (avalon.law.yale.edu). [Электронный ресурс]. URL: https://avalon.law.yale.edu/17th_century/england.asp (дата обращения: 10.06.2020).
33. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 269.
34. Там же, с. 54.
35. Stephen Schneider. Robber baron // Encyclopaedia Britannica (www.britannica.com). [Электронный ресурс]. URL: https://www.britannica.com/topic/robber-baron (дата обращения: 10.06.2020).
36. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 439-444.
37. Там же, с. 210.
38. Там же, с. 55.
39. Там же, с. 122.
40. Там же, с. 416-417.
41. Там же, с. 484-485.
42. Там же, с. 489-490.
43. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 13. — 771 с. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1959. — с. 7.
44. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 97.
45. Там же, с. 112-113.
46. Abba P. Lerner. The Economics and Politics of Consumer Sovereignty // The American Economic Review. Vol. 62, No. 1/2 (Mar. 1, 1972), pp. 258-266
47. Дарон Аджемоглу. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты / Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон; пер. с англ. Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича. — 693 с. — Москва: Издательство АСТ, 2019. — с. 13.
48. Э.С. Райнерт. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными [Текст] / пер. с англ. Н. Автономовой; под ред. В. Автономова; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — 4-е изд. — 384 с. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016.
49. Томас Пикетти. Капитал в XXI веке. — 592 с. — Москва: Ад Маргинем Пресс. 2015.