Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

В этой статье мы расскажем об одном из самых значимых политических процессов ХХ столетия – процессе, на котором Иосиф Сталин и его номенклатура потерпели, возможно, самое тяжелейшее поражение в своей истории, которое предопределило их историческую судьбу. И этот процесс даёт надежду на то, что любая диктатура обречена на крах и последующее разоблачение её преступлений.

Было бы слишком наивно полагать, что Никита Хрущёв осудил часть преступлений сталинизма на ХХ съезде КПСС по доброте душевной, либо, напротив, из-за «предательства». После чисток 1937-1938 годов, когда большая часть идейных кадров была уничтожена, большинством партийцев двигали, в первую очередь, прагматические соображения. Дело в том, что в 1949 году в парижском суде состоялись слушания по иску Виктора Кравченко против коммунистической газеты Les Lettres Françaises (также этот процесс известен как «дело Кравченко»). Формально там судили клевету газеты на писателя, а фактически – сталинскую систему. И сталинизм потерпел тяжёлое поражение. Если до этого процесса многие граждане развитых стран симпатизировали Иосифу Сталину и СССР, то «дело Кравченко» стало точкой невозврата. Раньше свидетельства о беззаконии и преступлениях против человеческого достоинства в СССР были обрывочными, Кравченко же собрал большое количество свидетелей, а его оппоненты не смогли предоставить внятных доказательств его неправоты – напротив, их поведение лишь убедило независимых наблюдателей в том, что они лгут. Французская компартия встретила процесс одной из крупнейших партий страны. Дальше была лишь дорога вниз.

Сталинисты использовали на процессе весь арсенал своей пропаганды – они обвиняли Кравченко в том, что его книга написана американцами, прикапывались к орфографическим ошибкам в книге, привезли на процесс бывшую жену писателя, вынужденную говорить, что он домашний тиран и пьяница. Это была схватка общества против сталинской номенклатуры и её пропаганды. И эта схватка показала несостоятельность последних в условиях, когда за пропагандистами не стоит грубая сила (как это было на процессах эпохи Большого террора). Это стало ударом для советской номенклатуры. Ей перестали верить, поэтому нужно было что-то сделать, чтобы продолжать мировую экспансию. Разоблачение небольшой части преступлений сталинизма на ХХ съезде стало одним из гениальных шагов советской пропаганды – номенклатура удачно разыграла гамбит, сняв пешку (историческую фигуру Сталина) и представив себя борцами со сталинизмом, что значительно повысило доверие к советским коммунистам в развитых странах, подорванное многочисленными свидетельствами и делом Кравченко (впрочем, это создало проблемы в самом социалистическом лагере, где не все хотели признавать факты).

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма
Хрущёву удалось создать иллюзию, что сталинизм в СССР преодолён

Основная русскоязычная информация об этом процессе содержится в книге Нины Берберовой «Дело Кравченко. Хроника процесса», освещавшей судебное разбирательство, и книге Бориса Носика «Этот странный парижский процесс». Что поражает – так это то, что в современной России этот процесс практически не освещён и не известен; не существует даже полного перевода книги «Я выбрал свободу», из-за которой и начался процесс. Столь малая изученность вопроса и как будто бы его умалчивание даёт защитникам сталинского режима возможность отмахиваться от него (ведь нет перевода на русский язык стенограммы объёмом в 2600 страниц). Однако мы можем видеть, сколько на процессе было защитников сталинизма, и никто из них не смог доказать, что Кравченко написал ложь. Ни во время суда, ни после него. Весь мощный пропагандистский аппарат СССР не смог выпустить опровержение. Не существует такого труда, где на основе фактов опровергался бы результат дела Кравченко. Сталинисты также говорят, что эпоху диктатуры генсека в России пытаются «очернить» (типичный приём пропаганды различных консерваторов), но тот факт, что на русском языке нет ни перевода стенограммы процесса Кравченко, ни полного перевода его книги – сильнейших документов против сталинизма – доказывает обратное. Если бы критика сталинского режима имела хоть какую-нибудь организованную, а не стихийную и отрывочную природу, эти документы давно уже были бы переведены на русский язык и выпущены хотя бы десятой частью от тех тиражей, которыми публикуются книги пропагандистов сталинизма вроде Николая Старикова.

Предыстория

Виктор Кравченко родился в 1905 году в семье революционеров. Его отец, железнодорожный рабочий, принимал участие в революции 1905 года. Кравченко вступил в компартию в 1929 году, в 1930-х годах работал в области металлургии в Днепропетровской области. В 1932-1933 годах он увидел своими глазами голод в Украине. Кравченко был лично знаком с Серго Орджоникидзе и Георгием Пятаковым – важными деятелями компартии. Под их началом он работал в ВСНХ.

Во время Второй мировой войны Кравченко был капитаном Красной армии на Восточном фронте, а позже, как ценный инженер, был командирован в Вашингтон для контроля закупок по ленд-лизу. В 1944 году, когда результат войны с Германией стал более-менее ясен, Кравченко решил попросить политического убежища в США. Как сообщает американский историк Джон Симкин со ссылкой на New York Times, он отказался сообщать сведения о военных и экономических вопросах СССР, при этом предоставил сведения о нарушении гражданских и политических свобод в СССР1. Симкин также пишет, что от Иосифа Сталина поступила просьба Франклину Рузвельту выдать Кравченко СССР, однако американский президент ответил отказом, несмотря на то, что в то время осложнение отношений с СССР было опасным для США.

По словам Романа Гуля, одно время Рузвельт склонялся к тому, чтобы выдать Кравченко. В это время писатель скрывался на квартире Е.Л. Хапгуд, где прожил семь месяцев, никуда не выходя, вплоть до смерти Рузвельта2.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

В 1946 году Виктор Кравченко опубликовал книгу «Я выбрал свободу» («I Choose Freedom»), в которой содержалось множество шокирующих сведений о сталинском СССР, в том числе о голодоморе, политических репрессиях, фальсификациях в прессе и так далее. Кравченко описывал, например, то, как его жестоко избивали сотрудники НКВД Гершгорн и Дороган, когда не смогли добиться от него подписания документа, в котором Кравченко должен был обвинять своих знакомых во вредительстве и других преступлениях (а после того, как Кравченко, истекающий кровью, доплёлся до гостиницы, он увидел там огромный плакат со словами «Сплотимся вокруг Сталина за счастливую жизнь!»).

В его книге также описываются фальсификации результатов выполнения плана на его заводе. Когда на трубопрокатный завод в Первоуральске, где он был инженером, приехали пропагандисты и на митингах говорили, что нужно стахановское увеличение темпов (которое было объективно невозможно), его директор Осадчий попросил дать точные сведения о готовых трубах, хранившихся на заводе, а затем послал в Москву торгового агента. Вот что происходило дальше:

Осадчий, по согласованию с бригадой, послал специального агента в Москву, который вошёл в секретное соглашение с Кожевниковым, теперешним начальником Главтрубостали. Кожевников, в свою очередь, заключил соглашение с Главметалснабом. Наш агент вернулся в Первоуральск с пакетом заказов на различные типы труб для разных предприятий страны. По удивительному совпадению, все эти заказы точно подходили к тем типам труб, которые лежали на наших складах. Нам нужно было только их почистить, смазать, запаковать и — причислить к нашей текущей продукции.

Это было откровенное жульничество. Но Осадчий, городской и областной комитеты партии, члены бригады, короче все, были в восхищении. И каждый делал вид, что он слеп. Только чекисты ухмылялись себе в кулак, зная, что этот обман отдавал в их руки головку нашего завода и всей области3.

Виктор Кравченко - Я выбрал свободу

А вот как Кравченко описывает начало дня 22 июня 1941 года:

Вчерашние военные сводки всё ещё говорили о победах гитлеровских армий, о неудачах его противников, «капиталистических шакалов» и «плутократических поджигателей войны».

За последние месяцы не было ни малейшего изменения в тоне официальной пропаганды. Не было ни одного неосторожного слова сочувствия к народам, порабощённым Гитлером, ни одного рискованного выражения порицания нацистским мародёрам. Хотя миллионы русских чувствовали глубокую жалость к жертвам нацистских бесчинств, мы не могли открыто выявлять своих чувств.

<…>

Поразительные и ужасные слова Молотова заставили нас окаменеть. Что должны мы были заключить из его сенсационного заявления? Фюрер, коварный и бесчестный, подлый и глупый, обрушил свой знаменитый «блитц» на страну, которая почти два года лишала себя всего самого необходимого, чтобы помочь ему покорить Европу. Мы тщательно выполняли наши обязательства. Мы поддерживали нацистов не только товарами, но и пропагандой по всему миру и дипломатическим давлением. Теперь мы получали вознаграждение4.

Виктор Кравченко - Я выбрал свободу

Мы не имеем возможности привести все сведения из книги — о фальсификациях на производствах, о голоде, о нарушениях прав человека, о лжи пропаганды в СССР и так далее. К сожалению, полностью ознакомиться с книгой российский читатель может только на английском языке. В данной же статье мы рассматриваем в основном последствия написания этой книги. Некоторые американские учёные и журналисты обвинили Кравченко во лжи, то же сделали представители компартий и интеллигенции во многих других странах. Ажиотаж вокруг книги стал необычайно широким, в 1947 году она была опубликована во Франции и продана тиражом почти 500 000 экземпляров.

В то время французская коммунистическая партия была частью коалиционного правительства, а её лидер Морис Торез был заместителем премьер-министра. 13 ноября 1947 года коммунистический еженедельник Les Lettres Françaises начал атаку на книгу «Я выбрал свободу» статьёй «Как был сфабрикован Кравченко»5. Сталинисты написали то же самое, что они отвечают на критику и сейчас: что книга написана американцами, а Кравченко (почти всю жизнь работавший и служивший режиму) – предатель, трус, пьяница, развратник, вор, фальсификатор и так далее. Его называли «марионеткой, которую дёргают за толстые верёвочки из США». В ответ Кравченко подал в суд на издателей Клода Моргана и Андре Вюрмсера, а также на автора статьи Сима Томаса (позднее выяснилось, что такого человека не существует, а статью в «Лэттр Франсэз» принёс Андре Ульман – как утверждал Клод Морган, Ульман же и написал эту статью6) за клевету.

Тогда сталинская госбезопасность была самой страшной мафией планеты, убивавшей людей по всему миру: убийства Льва Троцкого, Георгия Агабекова, Игнатия Рейсса, похищения и убийства Андреу Нина и Курта Ландау, другие многочисленные смерти – на её совести. Не доказана до сих пор причастность сталинских спецслужб к странным смертям Фёдора Раскольникова, Эфраима Склянского, Льва Седова, Вальтера Кривицкого и многих других. Надо было обладать определённой смелостью, чтобы выступить против одной из газет, находившихся под контролем преступной группировки Сталина. Кравченко заявил: «Я принял серьёзные меры предосторожности. Для Советов я являюсь человеком, которого нужно уничтожить в первую очередь. В Соединённых Штатах Америки я дважды избежал покушения. Мне безразлично, что со мной произойдёт после процесса, — лишь бы ничего не случилось раньше»7. 24 января 1949 года начался процесс Виктора Кравченко против газеты Les Lettres Françaises. Мы не будем здесь описывать все свидетельства с процесса, ограничившись обзором лишь некоторых из них.

Начало процесса

Интересы Кравченко защищали главным образом адвокаты мэтр Жорж Изар (бывший социалистический депутат, автор книг «От Маркса к марксизму» и «Человек – это революционер») и мэтр Жильбер Гейцман. Противостояли им чаще всего мэтр Нордманн, мэтр Матарассо и мэтр Блюмель, вёл процесс председатель суда Дюркгейм. Поддержать газету компартии пришли многие представители французской интеллигенции – Фредерик Жолио-Кюри, Веркор, Жан Кассу, Луи Мартэн-Шоффье и другие.

Так получилось, что на процессе судили в первую очередь не клевету, а советский строй. На процессе было две стороны – Кравченко, который описал сталинскую систему как практически фашистскую, где люди живут в нищете и бесправии, и издатели «Лэттр Франсэз», доказывающие, что СССР – это страна настоящей свободы и демократии, где все живут в достатке и согласии. Решалось, чья точка зрения ближе к истине.

Кравченко начал процесс словами: «Я оставил на родине, которую горячо люблю, близких и родных. Я не знаю, что с ними стало. До этого, я никогда заграницей не был и иностранных языков не знал, у меня не было никого, когда я порвал с советским режимом. И всё-таки, я сделал это, потому что я должен был сказать миру о том, как страдает мой народ. Миллионы людей хотели бы сделать то, что сделал я, и среди тех свидетелей, которых Политбюро пришлёт на мой процесс, будут люди, которых я знаю, которых я знал, и которые думают, как я, но у них остались заложники в Москве, их жёны и дети, и они ничего об этом не скажут»8. Кравченко обвиняет сталинские верхи в том, что они украли революцию. Он говорит: «Пока я был в России, эти хозяева хвалили и выдвигали меня, и даже послали меня за границу. Но теперь, когда я порвал с режимом, меня называют предателем и вором… Меня называют предателем, и я попадаю в хорошую компанию, ибо предателями называют в Москве Леона Блюма, Бовина, Эттли и Трумана. Только Торез, Тольятти и сам Сталин – честные люди… Пока моя страна была в войне (хотя бы и союзницей Соединённых Штатов), я отказался выдать американской прессе какие бы то ни было сведения касательно военно-экономического положения моей страны. В 1940 году, когда я был на фронте, Торез сидел в Москве под крылышком у Сталина»9. Французские коммунисты в ответ на эту фразу пытаются заставить суд запретить обсуждать государственного деятеля Франции. Писатель заканчивает так:

Пусть меня не упрекают в преувеличении, когда я говорю о советском строе. Вспомните, что вы называли преувеличением рассказы о немецких концлагерях смерти и крематориях, и это оказалось правдой. Вы увидите моих свидетелей. Это люди без родины. Они отказались от всего, они выбрали голод. Они знают, что их родные будут замучены, но они будут говорить правду. Они любят свою родину, и скажут вам, почему они остаются здесь. Они, как я, предупредят мир об опасности, ему грозящей, они, как я, готовы пожертвовать жизнью в борьбе. Я ищу борьбы!10

Издатель сталинистской газеты Клод Морган в ответ на это начинает говорить, что он француз, газета – французская, его товарищи – французы, и иностранцу неуместно их учить. Дальше он рассказывает, как его газета боролась с нацистами и оккупантами, на какие жертвы шли они с товарищами (современные российские сталинисты предадут память их жертв и будут говорить об «объединённой Европе», якобы напавшей на СССР под руководством Гитлера11). Нина Берберова отмечает: «подробно рассказывая героическую эпопею «Лэттр Франсэз», Морган почему-то умалчивает об одном из главных её зачинателей, Жане Полане, который, как известно, некоторое время тому назад ушёл из этой газеты, обозвав её руководителей лгунами»12.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма
Андре Вюрмсер

Дальше выступает издатель Андре Вюрмсер и говорит, что Кравченко своей книги не писал, её написали американцы. Он пытается продолжить манипуляцию, начатую Морганом, разделяя публику на «свой-чужой», создавая образ врага и представляя себя «своим», а Кравченко «чужим», и говорит, что его оппонент – враг своей страны, а следовательно, и их страны; а каждый, кто против Советского Союза – выступает и против Франции. Типичный приём пропаганды тоталитарных режимов – убедить всех, что человек с другим мнением имеет другие взгляды не в силу своего личного опыта, а потому, что он враг. Кто не с нами, тот против нас. Сталинисты пытаются натравить публику на Кравченко, вызвать в ней гневные эмоции и выплеснуть их на «чужого». Вюрмсер говорит про «пятую колонну», предательство, подменяет тезис – «Мы узнаем сейчас от Кравченко, что зверства совершались не в Бухенвальде, а в Сибири! Нам скажут, что наши товарищи погибли в крематориях на Кубани!» (сталинисты и сегодня предпочитают спорить не с вашей точкой зрения, а выдумать точку зрения, приписать её вам и спорить уже с ней).

Мэтр Изар спрашивает Вюрмсера, считает ли он патриотом Андре Марти, который призывал восставать против своего правительства. Вюрмсер отвечает утвердительно. Мэтр Изар обращает внимание слушателей на то, что у сталинистов двойные стандарты – Андре Марти для них патриот, а Кравченко, который критикует сталинский режим – предатель.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма
Виктор Кравченко

Председатель предлагает задать ответчикам несколько вопросов в адрес Кравченко. Те спрашивают его, чем заканчивается «Кукольный дом» Ибсена. Кравченко не понимает, причём тут это, и отказывается отвечать на вопрос. Оказывается, что в книге Кравченко упомянуто это произведение, и сталинисты пытаются на основании этого выстроить цепочку: Кравченко не может пересказать содержание, следовательно – Ибсена он не читал, следовательно – книгу, где «Кукольный дом» упомянут, писал не он. Однако эта цепочка является демагогией. Даже если бы Кравченко не мог пересказать содержание книги, из этого не следует, что он её не читал или что, например, не мог знать некоторые качества её персонажей. Люди вряд ли помнят содержание всех книг, которые читали, а о некоторых персонажах книг/фильмов/фольклора могут знать, даже не зная о существовании источника. Так, не каждый человек, знающий, кто такой Фродо Бэггинс и представляющий, как он выглядит, читал «Властелина колец» или помнит содержание книги. Поэтому сталинисты тут попытались обмануть всех слушателей в расчёте на то, что Кравченко не сумеет сориентироваться и объяснить это в суде. При этом своих авторов они даже не проверяют – Морган признался, что не проверил данные Сима Томаса, потому что он «полностью доверяет»13 его сведениям. Впрочем, им удалось ввести Виктора Кравченко в некоторое замешательство – отвечать на этот вопрос он отказался, и это было истолковано ответчиками как незнание произведения, упомянутого в его книге. Сам Кравченко потом вспоминал, что переводчик перевёл ему слово «кончается» как «скончался», и что он не мог понять, какой «дом куклы» умер.

Свидетели «Лэттр Франсэз»

Сталинисты вызывают своего свидетеля – Луи Мартэна-Шоффье, председателя Национального союза французских писателей. Он рассказывает, что «Лэттр Франсэз» — очень хорошая газета. Мэтр Изар встаёт с места и напоминает Мартэну-Шоффье, что его же друг, писатель Поль Низан, был назван газетой предателем за то, что ушёл из коммунистической партии после советско-немецкого пакта (пакт Молотова-Риббентропа). Изар спрашивает: «Считаете ли вы вашего друга Низана предателем или держитесь особого мнения?»14 Председатель союза писателей старается уйти от ответа. Поэтому сталинисты на серьёзных дискуссиях часто выглядят неловко – они одобряют политику сталинизма, но не одобряют, когда эта политика касается их или близких им людей, и это противоречие всегда выходит на поверхность, обнажая лицемерную сущность сталинской системы и сталинистов – готовность жертвовать чужими жизнями. Тоталитарная система подразумевает, что она никогда не ошибается. Потому что если признаешь одну ошибку – тогда, возможно, признаешь и все остальные, а по итогу выяснится, что вся система в сравнении с другими – непригодная для нормальной жизни. Остаётся только делать вид, что система никогда не ошибается, но это ложь, которая всегда выходит на поверхность и делает защитника системы лжецом в глазах всех беспристрастных слушателей.

Дальше выходит сталинист Фернан Гренье, депутат Национального Собрания. Он критикует книгу Кравченко: «как можно помнить, что говорил отец, когда ребёнку было восемь лет!»15. Кравченко поясняет, что всё, что касается отца, он запомнил потому, что об этом много раз говорилось в семье, после того, как отец был арестован (при царском режиме). Здесь мы видим опять придирки, не относящиеся к сути аргументов, и призванные посеять у публики сомнения в авторитете оппонента, но совершенно не опровергающие его по существу. Гренье говорит также про чистки, описанные в книге; он говорит, что был на одной из таких чисток в СССР и не почувствовал «запаха крови», о котором писал Кравченко. Напротив, в основном там спокойно задавали вопросы и отвечали на них. Кравченко тут же обращает внимание суда на то, что Гренье не знает русского языка, и, поскольку дело происходило на автозаводе, ему преподнесли обычное партийное собрание как «чистку». Кравченко напоминает, как Николая Бухарина (которым ещё не так давно восхищались, как героем революции) называли «сволочью», требовали «расстрелять, как поганых псов» его и его единомышленников, и спрашивает, это ли не запах крови. Он говорит:

Для меня чистки – шесть миллионов жертв, это выбитые зубы, это ночи без сна, проведённые в застенках НКВД, это пытки, это страдания. Мы с вами на разных позициях… Вы отрицаете, господин Гренье, то, что я рассказывал в моей книге. Но всё это не потому, что вы хорошо знаете то, о чём я пишу, не потому, что вы знаете нашу действительность, а только потому, что вы член коммунистической партии. Если вы скажете только слово в защиту моей книги, я вам гарантирую, что завтра вы будете исключены из этой партии, что вы будете никем16.

Гренье начинает говорить в ответ о достижениях индустриализации в СССР (в стиле «Неискоренимы преступления Мойши Рабиновича. Но 21 декабря 1920 года он виртуозно сыграл для толпы на скрипке!»), Кравченко отвечает ему: «Революцию не совершают для индустриализации, революцию совершают ради человека»17. И здесь мы понимаем одно из основных отличий сталинистов. Они хотят делать революцию для «индустриализации» или «социализма», а демократические движения хотят делать революции прежде всего для человека. Кравченко же говорит, что «коллективизация в Советском Союзе представляла собой вторую революцию, более кровавую, более жестокую и варварскую, чем октябрьская»18.

Выходит сотрудник «Темуаньяж Жретьен» Пьер Дебрей. Он пытается пристыдить Кравченко: «Вот есть тоже один человек, который порвал с режимом. Это Михаил Коряков. Он в Соединённых Штатах очень нуждается. Он даже жалеет, что уехал. Вот это честный человек!»19 Кравченко отвечает:

Во-первых, он не в Соединённых Штатах, а в Южной Америке. Во-вторых – он издал книгу, которая имела некоторый успех и сейчас он не нуждается. В-третьих – он как раз о моей книге написал очень сочувственную статью. Я переведу её и доставлю сюда завтра, чтобы суд мог с ней ознакомиться20.

На следующий день он действительно приносит перевод статьи Корякова, где тот с похвалой отзывается о книге Кравченко. Дальше вызывается ещё один свидетель в поддержку сталинистов. Вот как описывает это Нина Берберова:

Профессор политических наук, член компартии Баби, даёт свои показания. Он комбатант, резистант, потерял на войне сына. Он доказывает, что Кравченко не мог написать свою книгу, так как в ней чувствуется совершенно не русский дух.

Председатель: А вы читаете по-русски?
Баби: Нет. Но я знаю русских авторов в переводе. (Смех в публике.) Кроме того, Кравченко слишком всё хорошо помнит: он помнит себя, когда ему было два года.
Председатель: Ясно, что он не писал по личным воспоминаниям о дне своего рождения!
<…>
Баби: Книга «Я выбрал свободу» написана американцем: все женщины в ней красивы. Это – голливудский вкус! (Смех в зале.)21

Баби использует классический приём сталинистов – говорит, что репрессий не было, потому что в 1917 году население России составляло 117 миллионов человек, а в 1939 году – уже 180 (позднее на суде были предоставлены доказательства, что этот свидетель привёл неверные данные, обманув суд). Председатель суда отвечает на это:

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Дальше сталинисты пытаются доказать, что книга Кравченко написана американцем. Они приводят профессора русского языка Клермон-Ферранского университета Перюса, который говорит: «во-первых, тут написано «они обвиняют». Так по-русски не говорят. По-русски никогда местоимение не ставится перед глаголом, надо сказать «обвиняют». Во-вторых: слово «апеллировать» пишется через одно «п» и два «л». Здесь же написано через два «п» и одно «л». В-третьих, тут сказано «граждане своих правительств», — так по-русски нельзя сказать…»22 Как отмечает Нина Берберова, «к сожалению, не говорящие по-русски не могли по достоинству оценить показания этого свидетеля»23. Свидетель Д’Астье де ля Вижери говорит, что в Алжире, где он был комиссаром внутренних дел, он бы арестовал Кравченко за вражескую пропаганду, и каждый из его сотрудников сделал бы то же самое.

Затем мэтр Нордманн спрашивает Кравченко, когда и кем он был допрошен в секретной полиции Нью-Йорка. Тот отвечает:

Американская полиция меня не касается. Советских агентов у моего дома я видел на третий день после моего приезда в Нью-Йорк24.

Бывший меньшевик Давид Далин потом вспоминал, что старался подыскать для Кравченко русскоговорящих друзей в США, среди людей, которые называли себя антисталинистами. Один из них, Марк Зборовский, выдавал себя за троцкиста. Позже оказалось, что он был агентом советских спецслужб25.

Свидетельства в пользу Кравченко

В зал вызывают Муанэ – одного из участников знаменитой эскадрильи «Нормандия-Неман», кавалера многих советских и французских орденов. Он был в СССР, видел, как там живут люди, и подтверждает слова Кравченко, написанные им в книге. Он рассказывает, как за время в СССР сдружился с советским механиком, и как тот сообщал, что рабочим «живётся так же плохо, как при царе, даже хуже»26 (он готов сообщить имя и адрес этого механика, но только лично судье). Муанэ рассказывает, как под Тулой женщины в тряпье расчищали от снега взлётные полосы под надзором других женщин, вооружённых автоматами. Женщины эти, говорит Муанэ, провинились в том, что опоздали на службу на свой завод (в статье про уровень жизни при Сталине мы приводили документы, свидетельствовавшие об антирабочем законодательстве). Лётчик говорит: «Они до такой были доведены степени, что – я сам видел – ходили по нужде прямо тут, на месте»27. Он цитирует книгу Кравченко, которую держит в руках, и по поводу каждой небольшой цитаты рассказывает свои собственные впечатления. Он рассказывает о ресторанах Москвы, об официальном чёрном рынке (мы упоминали об этом в статье о плановой экономике), о неравенстве жизни сановников и пролетариев, об НКВД. Особенное впечатление производит на суд его рассказ о том, что в СССР нельзя слушать заграничное радио — только советское, для чего всюду устроены громкоговорители. Муанэ говорит, что Советский Союз – страна привилегий. Есть вагоны топленые и нетопленые. Когда французский лётчик сказал советским комиссарам, что в нетопленом вагоне едут женщины и что их надо бы перевести в топленый, ему ничего не ответили. Муанэ спрашивают, может ли он переписываться со своими друзьями, советскими лётчиками. Он отвечает: «Конечно, нет. Я писал много раз, но не получил ответа»28. При этом он хранит дома фотографию своего механика с написанными на оборотной стороне словами: «Товарищ лейтенант, надеюсь, что ты запомнишь нашу братскую дружбу и что ты мне напишешь и подашь весточку о себе»29. Лётчик говорит, что Кравченко назвали предателем за то, что он уехал из одной страны, воевавшей с Германией, в другую. Но те же люди не называют предателем Мориса Тореза, который бежал из Франции в страну, которая на тот момент была связана пактом с Гитлером.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Дальше вызывается инженер Франциск Борнэ, живший в России с 1909 года по 1947. Пять лет он провёл в советских тюрьме и концлагере, куда был брошен за то, что был французом. У него есть список из 137 французов, которые были арестованы с ним, многие умерли в концлагере. Он ведёт подробный и основательный рассказ о своей работе в Магнитогорске, об арестованных поляках, о ссылках в Сибирь, о трудовых лагерях, о чистке инженеров, о голоде, который был так же силён в 1939 году, как и в 1946 (колхозники мешали муку с древесной корой), о произволе. Также Борнэ рассказывает, как в концлагере прочёл заметку из «Известий», где говорилось, что в СССР нет французских заключённых.

В суд вызываются беженцы из СССР Семён и Ольга Марченко. Последняя рассказывает, как сталинская власть раскулачивала крестьян. Кулаками были признаны крестьяне, имевшие (как Марченко) одну корову и две лошади. Тюрьма, ссылка, издевательство, выселение, разлука с близкими – Ольга Марченко всё это прошла. Она рассказывает, как им назначили налог, который они не могли заплатить, потому что было задание уничтожить всех «кулаков». Они взяли в долг у крестьян-соседей и заплатили налог. Тогда к ней в дом пришла бригада и её, на девятом месяце беременности, выкинули из дома в снег, а дверь опечатали.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Выходит свидетельствовать инженер Кизило. Описывает это Нина Берберова:

Кизило год тому назад излечился от туберкулёза, которым болел, вследствие испытанных мучений в подвалах НКВД. Он рассказывает подробно о пытках, которым подвергался после того, как его обвинили в бухаринско-троцкистской ереси, о том, как в камере, рассчитанной на 24 человека, помещалось 136 заключённых, которые могли только стоять, а если ложились, то им отмерялось место спичками.

Он видел избиваемых женщин, детские камеры; он видел, как водили на расстрел. Он объяснил суду, что такое «ласточка» (когда ребёнка связывают по рукам и ногам, бросают об пол и бьют), что такое «кошка» (решётка у колес последнего вагона поезда, в котором едут заключённые, чтобы они не могли проскочить под колёсами).

В пути, в скотских вагонах, заключённым давали солёную рыбу и хлеб, с сибирской станции шли сто километров пешком по сорокаградусному морозу. По пути слабых пристреливали (так погиб директор треста в Казахстане и знакомый свидетеля, врач).

В Северо-Уральском лагере те, кто был осуждён более, чем на 10 лет (как сам свидетель), были назначены на тяжёлую работу – делать ружейные болванки.

— Здесь я увидел академиков, наркомов, 14-летних мальчиков, евреев, грузин, поляков, киргизов. Это был тоже Советский Союз, только другой… Возвращаясь после работы (12 километров пешком), сушили одежду, ложась на неё на ночь.

Кизило написал домой жене жалобу. Она размножила эту жалобу и разослала во все учреждения. В это время Ежов был смещён, и Кизило был помилован. Он вернулся на родину и спросил: «за что меня 18 месяцев тиранили?» Но ему дали понять, что лучше обо всём забыть и ни о чём не спрашивать30.

Он говорит о том, что в СССР монополия хлеба, и иногда его не распределяют в наказание за дурное поведение. Адвокаты «Лэттр Франсэз» спрашивают его, что он делал в 1941 году, когда началась эвакуация. Кизило отвечает: «члены компартии бежали, начальство бежало, мне оставили четыре старые клячи. Я не мог на них уехать с женой и двумя детьми»31. Кравченко не выдерживает и взрывается: «Вы думаете, он предатель? Вы – предатель, а не он!» и бросается в сторону сталинистов, но ситуацию регулируют жандармы. Мэтр Нордманн вновь пытается сделать подмену тезиса: «Согласно Кравченко, кремлёвские деятели усыпали степь трупами и превратили в каторжан десятки миллионов людей. Что думает свидетель?» Кравченко: «Вы лжёте! Там не так написано, в моей книге!»32 Жандарма сажают между Кравченко и Нордманном, позже последний продолжает использовать подмену тезиса, видимо, пытаясь вывести писателя из равновесия, разбалансировать его эмоционально, чтобы он потерял возможность рассуждать спокойно и сделал ошибку (классический приём демагогии), снова повторяя ему: «Нам скоро скажут, что Бухенвальд был в Сибири!»33

На следующий день, 1 февраля 1949 года, в газете «Правда» писатель Константин Симонов называл Кравченко «лишённым Родины выродком, отребьем, изменником и предателем»34, сравнивал его с тифозной вошью и Иудой, называл его книгу «помойной ямой», писал, что под взрывы гомерического хохота в зале Кравченко и прочих холуёв американских фашиствующих агрессоров поймали за грязную руку на лжи.

Вызывается свидетель Кревсун из Полтавы. Его обвинили в заговоре против Сталина (он называет статьи, под которые его подвели) и дали 10 лет ссылки, где он и другие репрессированные строили Магадан. Когда его забрали в 1930 году, в камере было 117 человек – как сельди в бочке. Он был на золотых приисках. Работал на морозе в 65 градусов, а когда вернулся в Украину, то ничего не нашёл – ни дома, ни хутора; жена была силой введена в колхоз. Дальше идут показания журналиста Силенко. Его спрашивают, почему в конце войны он бежал от наступающей советской армии:

Я был солдатом Красной Армии и попал в плен к немцам. Англичанам и французам, которые попали в плен к немцам и были военнопленными, помогал Красный Крест. А Сталин сказал: «У нас нет пленных, есть только предатели и дезертиры…» И вот тысячи наших солдат умирали в лагерях. Я в лагере был, сам спал на трупах… Согласно принятой мной присяге я должен был покончить самоубийством. Многие и кончали, но я ещё хотел бороться с фашизмом, с немецким и советским. Я свой народ люблю до смерти. И я за него в любой момент готов на казнь, а Сталин и Политбюро – это не народ35.

Когда французы и англичане возвращались из плена к себе домой, их встречали чуть ли не как героев, многие же советские солдаты отправлялись в лагеря как предатели. Время коллективизации для Силенко – время ареста его отца, выселение из родной хаты, блуждание в степи, в снегу: «В те годы у нас в стране умерло 30 процентов населения. Трупы лежали до весны, на морозе. Колхозники пухли с голоду. А когда всё кончилось, поставили на селе памятник Сталину»36. Журналист рассказывает о своей работе в газете «Электроэнергия». Главный редактор Алешенко посылал его в цех завода записать две-три фамилии рабочих. Потом он возвращался, писал статьи про счастливую жизнь в Советском Союзе и подписывал их фамилиями этих рабочих (если рабочие потом спрашивали, почему это подписано их фамилиями, люди из органов спрашивали их: «А разве ты не счастлив?»). Он говорит, что желающие проверить эти факты могут посмотреть в Библиотеке Ленина номера за 1940 год.

Разумеется, свидетели называют завышенные цифры пострадавших, потому что официальные цифры тогда замалчивались. Поэтому свидетели могли рассказывать лишь свои ощущения – таким образом, сталинская цензура сыграла в итоге против самого режима.

Новые свидетели газеты

Сталинисты вызывают «специалиста пятой колонны» Альберта Кана, автора книг о заговорах и конспирологии. Он говорит об антисоветских интригах, о том, что Кравченко хвалят люди Геббельса. Мэтр Изар спрашивает, знает ли Кан Сима Томаса, тот отвечает, что впервые слышит это имя. В зале недоумение и смех – специалист не знает, кто такой Сим Томас и даже не читал статьи, из-за которой и проводится разбирательство. Альберт Кан продолжает: «В Америке находится миллион украинцев. Они все фашисты и продолжают шпионаж, которым занимались наци…»37 Сидящих в зале людей, должно быть, очень позабавило, как «специалист пятой колонны» борется с нацизмом, произнося расистские высказывания. При этом он без умолку рекламирует свои книги о заговорах. Кан обвиняет Кравченко в связях с фашистами и в том, что его книга «Я выбрал свободу» – это результат фашистского заговора. Тот отвечает: «Чем объясняет свидетель, что моя книга печаталась фельетонами в сорока американских газетах одновременно? Неужели в Америке сорок фашистских газет?» Кан: «Это были газеты Хёрста… Он – фашист и был за «Ось»38. В разговор опять включается Изар, как пишет Берберова:

Кан: Я приехал свидетельствовать о деятельности Кравченко в Америке.
Изар: Если только для того, чтобы нам сказать, что он – против советов, то ехать, пожалуй, не стоило? Или то плохо, что его Хёрст печатал?
Кан: Я сказал о связи Кравченко с Мишуа и о том, на кого работает его книга. Впрочем, он никогда её не писал. Её писал Лайонс.
Изар: Только что я прочёл в газете «Франс-Суар», что Сталин приглашает Трумана в Москву. ТАСС дал об этом телеграмму как раз в прессе Хёрста. (Смех, публику призывают к порядку)… Я хотел бы знать, был ли Кравченко агентом секретной американской службы или агентом американских наци?
Кан: Он не мог быть агентом американской службы. Он работал на немцев.

Это заявление свидетеля производит известное впечатление: из этих слов следует, что Кан и «Лэттр Франсэз» обвиняют Кравченко в совершенно различных вещах39.

Дальше в защиту советской власти выступает депутат английского парламента Цилиакус. Он рассказывает об индустриальных успехах СССР, о своих личных разговорах со Сталиным и Молотовым и о многом другом. Ему задают вопрос:

Изар: Думаете ли вы, что Кравченко может теперь спокойно вернуться в Россию?
Цилиакус (слегка запинаясь): Там, как я уже сказал, несколько иные концепции…40

Все долго ждали, пока приедут советские свидетели, и они, наконец, появились. Приехала и первая жена Кравченко Зинаида Горлова (от которой, как пишет Борис Носик, ни на шаг не отходила женщина, профессия которой ни у кого не вызывала сомнений41). Позже, как пишет Джон Симкин, её сын Константин подтвердил, что показания матери были написаны для неё службами госбезопасности и не соответствуют действительности42. Также выступал бывший начальник Кравченко Романов. Для начала он обвинил Кравченко в том, что тот тщеславен, ленив, «жил не по средствам», кутил и так далее. Потом он начинает путаться в показаниях (приводим по тексту Берберовой):

Романов: Я постараюсь говорить правду. Кравченко не глуп. (Мэтр Изар: Спасибо и на этом!) У него прекрасная память. (Мэтр Изар: Так и запишем! Это очень важно). Он умеет себя подать. Но его отец мне говорил, что он позорит семью.
Кравченко: Романов, да побойтесь вы Бога! (смеётся).
Романов: В Техническом институте он славился распутством и вёл себя не совсем хорошо. Например, когда он провалился на экзамене у проф. Емельяненко, он потом распустил слух, что Емельяненко, по классовым причинам, его провалил. Время у него уходило на всё, кроме ученья. Как ему дали диплом, я даже не знаю…
Мэтр Изар: Но вы, кажется, сказали, что он не глуп? (Смех.)43

Романов также использовал на суде стандартную придирку сталинистов – мол, несмотря на якобы репрессии и избиения, Кравченко и его свидетели сидят здесь и вполне живые. Как говорится, «если б вы погибли, тогда мы вам, может быть, поверили бы». Сталинисты любят попрекать пострадавших тем, что они выжили. Советский свидетель продолжает:

Романов: …И так мы узнали, что он совершил гнусное преступление: он вступил в дебаты с нашим правительством.
Кравченко: А почему нет?
Председатель: Читали ли вы статью Сима Томаса?
Романов (плачущим голосом): Читал! Я понял, что он предатель и не может больше смотреть в глаза!
Кравченко: Да вы не плачьте! Я смотрю вам в глаза!
<…>
Кравченко: Я хочу спросить, в свою очередь: пусть нам свидетель скажет, когда он вступил в партию?
Романов не отвечает на этот вопрос. Вюрмсер с места кричит что-то, мэтр Изар, в свою очередь, возвышает голос:
— Тут судят не Кравченко, а вас. Вы — диффаматор!
Романов: Я был беспартийный.
Кравченко: Это секрет, когда вы вступили в партию?
Романов (нехотя): В 1939 году.

Из этого ответа следует, что Романов вообще не мог знать очень многого касательно жизни и работы Кравченко до 1939 года44.

Дальше выступает Зинаида Горлова. Она жалуется, что Кравченко бил её, бил посуду, чуть не убил, хотел в неё стрелять, заставил сделать аборт, отказывался давать алименты на ребёнка, не давал согласия второму мужу усыновить его, что её отец называл Кравченко «невежественным Дон Жуаном» и так далее. Дальше Горлова говорит, что ни о коллективизации, ни об Орджоникидзе Кравченко никогда ей ничего не говорил, и это вступает в противоречие с написанным в книге «Я выбрал свободу». Кравченко, бледный, взволнованный, с горящими глазами, встаёт со своего места. Он напоминает Горловой, что она с ним вместе была в колхозах, что ходила к Орджоникидзе. События описывает Нина Берберова:

Мэтр Изар достаёт из портфеля документ, из которого явствует, что Горлова была в Кремле у Орджоникидзе и Кравченко прав. Бывшая жена Кравченко начинает медленно краснеть и просит стул, чтобы сесть.

Кравченко: Не я лгу, а вы лжёте! Вы скрыли от суда, что замужем не два, а три раза. (Впрочем, это не грех!) Ваш отец, Сергей Николаевич Горлов меня любил. О первой беременности вы признались мне через три дня после нашей свадьбы и сами захотели операцию, как этого хотела и ваша мать. В колхозах вы были со мной вместе, не выдержали этой жизни, но скрывали это, а то бы вас выгнали из Медицинского института, где вы учились. Затем вы поехали в Бердянск, отдохнуть от колхозных впечатлений. А по приезде из Бердянска мы, по обоюдному соглашению, разошлись. И я тогда не знал, что вы вторично беременны.
Горлова: Это всё сплошная ложь!
Кравченко: Я прошу суд вызвать в среду моих свидетелей – которые знали Зинаиду Горлову, когда она была моей женой. Они подтвердят всё, мною сказанное. (Горлова опускается на стул, голос ей изменяет). Вы помните Мишу Щербаня и Черникова?.. (Кравченко смотрит в глаза Горловой)45.

Кравченко спрашивает у Горловой, где её отец. Она отвечает, что он умер в 1938 году от бронхопневмонии. Кравченко обращается к суду и заседателям, сообщая, что в 1938 году её отец был послан на каторгу на 10 лет без права переписки, и пересказывает его биографию. Он обещает привести пять свидетелей, которые подтвердят его слова. Часть людей, описывавших процесс, сообщали, что Кравченко крикнул: «Зина, беги сюда!» и предложил ей остаться с его помощью во Франции, но Горлову контролировала приставленная к ней женщина46. Впрочем, в стенограммах этот момент не зафиксирован.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Сталинисты вызывают свидетеля Колыбалова, специалиста по трубам. Он говорит, что Кравченко работал плохо, растратил 60 тысяч рублей, что его осудили, как растратчика, что он никогда не занимал никакого ответственного поста. Мэтр Изар достаёт газетную статью, в которой начальник Кравченко и Колыбалова, Меркулов, был доволен работой будущего автора «Я выбрал свободу». Также мэтр цитирует допрос свидетеля Романова, который утверждает, что Кравченко никогда не был осуждён (напомним, Романов – его начальник). Колыбалов стоит в недоумении и ничего не может сказать. Его спрашивают о сталинских чистках:

Колыбалов: Я приехал по делу Кравченко и ни о чём другом говорить не буду.
Изар: Ну, конечно, в советском кодексе имеется статья 51.1. Литера С. (Статья касается оставшихся в России родных). Из-за этой статьи советские свидетели ничего и не могут сказать!47

Кравченко рассказывает, как люди вроде Колыбалова приезжали на заводы только для того, чтобы произносить речи с восхвалениями Сталина. Колыбалов отвечает на это: «Я вас попрошу не упоминать здесь имени моего любимого вождя Сталина», что вызывает смех в зале (вероятно, там много атеистов). Кравченко:

К сведению свидетеля, я могу здесь упоминать «его любимого вождя», потому что я нахожусь в свободной Франции и мне с высокого дерева наплевать, что он думает об этом. Я этой минуты ждал всю мою жизнь48.

Советская сторона вызывает инженера Василенко, депутата верховного совета Украины с 1938 года. Тот снова обвиняет Кравченко в растрате, кутеже, развлечениях с американскими гражданками, говорит, что тот никогда не учился в Харьковском институте, как пишет в книге. Наконец, доходит до обвинения в дезертирстве. Мэтр Изар в ответ предоставляет документ из американского посольства: из него следует, что советское правительство, после того, как Кравченко 3 апреля 1944 года уехал из Вашингтона, только 18 апреля сообщило властям о его бегстве, и только 6 мая потребовало его выдачи, как дезертира. Василенко спрашивают об уничтоженных во время сталинских репрессий людях, которых он должен был знать по долгу службы:

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Во Франции ещё долго помнили эту «перекличку мёртвых» в исполнении мэтра Изара. Борис Носик же вспоминал, как Константин Симонов приезжал в гости к Ивану Бунину, соблазняя его вернуться в Россию. Последний спрашивал его, где Бабель, где Пильняк, где другие писатели, и Симонов точно так же отвечал «Не могу знать»49… Конечно, Бунин не вернулся.

Вернёмся к процессу. Свидетелю Романову устраивают очную ставку с бывшим преподавателем Кравченко в Харьковском институте Николаем Лаговским. Выясняется, что Романов и Василенко лжесвидетельствовали по поводу того, что Кравченко там никогда не учился. Сталинисты получают ещё один болезненный удар. Дело в том, что ранее они привели анкету 1942 года, в которой написано, что Кравченко больших должностей не занимал, в Харькове не учился и в комсомоле не состоял. В ответ на это мэтр Изар предъявляет заявление самого Вячеслава Молотова, в котором тот, в связи с третьей пятилеткой, говорит о важном значении комбината, которым заведовать назначается Кравченко. На XVIII съезде компартии этот комбинат был включен в третий пятилетний план. Мэтр Нордманн пытается возразить, но мэтр Изар, смеясь, замечает, что ему опасно не соглашаться с Молотовым.

Дальше «Лэттр Франсэз» выпускает Жюля Кота – старого французского инженера, долго жившего в России. Однако то, что он говорит, не защищает советский режим, а скорее наоборот. Кот говорит, что в основном люди в СССР довольны своей жизнью, но приводит пример одного недовольного директора завода. Когда его спрашивают о судьбе этого директора, выясняется, что он арестован и казнён. Его допрашивает мэтр Гейцман:

Мэтр Гейцман: Я хотел бы знать, кто лгал: депутат Гренье или Кравченко? Гренье нам сказал, что в России жалованья все более или менее одинаковы. Кравченко же говорит в своей книге, что между рабочим и инженером — огромное расстояние.
Кот: Разница жалований очень большая!
Мэтр Гейцман: Значит, лгал Гренье!50

В суд вызывается советский генерал Руденко – герой Сталинграда, кавалер более десяти орденов, депутат верховного совета СССР. Он называет Кравченко изменником, преступником, пьяницей, вором, говорит, что он украл 150 тысяч рублей. К сожалению, это очередные показания ответчиков, которые не подтверждены документами. Руденко говорит, что СССР стремится к миру, Кравченко язвит: «А пока что вы забрали Восточную Европу»51. Перепалка продолжается:

Руденко. …Мы хотим, чтобы природа открыла нам свои богатства, чтобы обеспечить народу счастливую жизнь. Мы боремся против засушливых ветров, преобразуя природу, мы хотим повернуть реки, которые текут на север, так, чтобы они потекли на юг и напитали оазисы и нынешние пустыни.
Кравченко. Лучше бы вы вернули свободу людям, а потом уж занялись бы оазисами52.

Руденко говорит, что Кравченко никогда не был в Совнаркоме, как он это пишет в своей книге. Адвокаты Кравченко предъявляют его курикулум витэ, составленный в своё время советским посольством в Вашингтоне, и из него следует, что Кравченко работал пять лет директором цеха, главным инженером и был в Совнаркоме РСФСР «инженером, советником». Руденко говорит, что статью Кравченко использовали в своей агитации гитлеровцы. Кравченко отвечает, что Сталин поставил гитлеровской Германии миллион тонн зерна, 900 тысяч тонн нефтепродуктов, 100 тысяч тонн хлопка, 500 тысяч тонн стальных сплавов, 300 тысяч тонн железа, 100 тысяч тонн хрома, 11 тысяч тонн свинца, 3 тысячи тонн никеля (мы писали об этом, например, здесь – то есть показания Кравченко подтверждаются)… Руденко, осознавая, что ему небезопасно всё это слышать, покидает зал суда.

Новые свидетели Кравченко

Вызывается библиотекарша завода имени Петровского, госпожа Корниенко. Она служила в заводской библиотеке 16 лет и знала почти всех. На вопрос о чистках на заводе она отвечает, что были арестованы Бирман, Калашников, Адаменко, Марушин, Иванченко – а всего около пятидесяти человек. И это только самые главные лица. Её спрашивают, знала ли она свидетеля Василенко. Корниенко отвечает, что НКВД вызвало её однажды и потребовало, чтобы она следила за пятью лицами: за Коробовым, Тупенковым, Зерновым (директоры), Фёдоровым (председатель комитета партии) и как раз Василенко. Сначала она отказывалась, но потом служащие органов напомнили ей, что у неё есть дочка и зять. Корниенко говорит, что дядя жены Василенко, Калашников, погиб в советской ссылке, и что она старалась не передавать в НКВД политических разговоров. Им устраивают очную ставку, где Василенко проговаривается: «Я благодарен ей за то, что она меня не утопила… (внезапно грозно): Но всё это ложь!»53

Дальше вызывается свидетель Лузна. Он рассказывает, как его раскулачивали: 1930 год в Украине, разорение, арест, вагон-теплушка, потеря семьи, приехал в тайгу. Из Сибири бежал, вернулся на родину, семьи не нашёл. И опять то же самое: 1932 год, голод, террор, бегство из родного края. До 1936 года блуждал по Украине, батрачил, мостил дороги. Его арестовали, велели подписать признание в том, что он хотел взорвать электростанцию в городе. Он подписал после пыток. Ему предлагали работать для НКВД, он отказался, бежал, опять бродяжничал. Был арестован во второй раз, хотел покончить с собой после второго ареста. Он говорит:

Я так скажу суду: советская власть рабочим обещала дать рай на земле, а вместо рая дала непрерывную борьбу классов [речь Сталина от 9 июля 1928 года об «обострении классовой борьбы»54 по мере продвижения к социализму – А.Р.]. Вместо хлеба – голод и людоедство. Вместо свободы – лагеря. И Кравченко лишь малую долю того описал, что украинцы и другие народы пережили, потому что всего этого человек даже представить себе не может. Один тиран гитлеровский побеждён там, где народы узнали Бухенвальд и Дахау, но я уверяю вас, что там у нас сотни есть Бухенвальдов и Дахау!55

Он добавляет, что не знает ни одного случая, когда бы кого-то, кого он знал, арестовали за дело, а примеров ареста невиновных знает очень много. Далее вызывается инженер-электрик Бабунин, который под присягой подтверждает, что всё написанное Кравченко – правда, рассказывает, как его пытали, и как следователь сказал ему в тюрьме «тут у нас кровавая баня для инженеров»56. Его соседу по камере на каждом допросе предъявляли новое обвинение – сначала в попытке взорвать мост, потом в том, что составляет списки коммунистов, чтобы их ликвидировать, потом просто в том, что он японский шпион. На вопрос, почему он после войны не вернулся в СССР, Бабунин отвечает:

Я видел, что происходило уже в лагерях для тех, кто хотел вернуться. Советские представители открыто заявляли, что всем этим несчастным людям, которых силой угнали в Германию, — им ещё нужно будет оправдаться в глазах советского народа. А мы думаем наоборот: мы думаем, что это властям нужно ещё оправдаться в наших глазах57.

Свидетель Щебет рассказывает, как его раскулаченную семью (5 человек) отправили на Северную Двину, мать и сестёр выслали в одно место, его отца и дядю – в другое. Дядя не вынес морозов и погиб. Сам Щебет бежал, под фальшивым паспортом жил в Архангельске, а потом вернулся в Украину, куда были возвращены родители. Но он их не застал: мать умерла в тюрьме, сестра пропала, отец ушёл, куда глаза глядят. Мэтр Нордманн говорит, что это слова геббельсовской пропаганды. Мэтр Изар отвечает, что нацисты тоже говорили, что концлагеря придумали их враги. Свидетеля спрашивают, почему беднота не сочувствовала коллективизации, на это он отвечает: «потому, что это был обман, всё отбирали, люди должны были идти в рабство». Щебет выражает надежду, что вернётся в Россию, когда там не будет коммунистов. Мэтр Нордманн иронически спрашивает, когда же это будет, на что свидетель отвечает: «Не знаю, я об этом сейчас не думаю, я работаю в шахтах, меня, может быть, завтра завалит, и так окончится моя несчастная жизнь». Когда свидетель уходит, Нордманн окидывает его презрительным взглядом и говорит: «Для шахтёра он одет неплохо!»58

Тем временем советское правительство заявляет, что на территории Франции находятся три военных преступника – свидетели Кревсун, Антонов и Пасечник. Мэтр Изар протестует: за четыре года у советской власти было время истребовать у американских и английских властей военных преступников, она это и сделала, и в списке этих преступников никогда не фигурировали ни Кревсун, ни Пасечник, ни Антонов. Эти люди прошли все комиссии контроля. Мэтр уверен, что сталинское правительство просто хочет расправиться с ними. Суд вызывает свидетеля Антонова, который подробно рассказывает, как его мучили и пытали в застенках НКВД: его рвало кровью от побоев; в собственных нечистотах он лежал пять дней, пока не впал в полное беспамятство. Он говорит, что в лагере их было около восьмисот тысяч, он располагался вдоль канала длиной 280 километров, который они строили (это было строительство Беломорско-Балтийского канала). Суду были предоставлены деньги, имевшие хождение в этом лагере – это было государство в государстве. Из зала Антонов уходит в слезах.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма
Только по официальным данным, на строительстве Беломорканала погибло более 12 тысяч человек

После перерыва ему показывают ноту советского правительства, где он назван агентом Гестапо, где о нём говорится, что он присутствовал при расстрелах, что присвоил себе имущество расстрелянных, и торговал им. Антонов говорит, что живёт во французской зоне. Выясняется, что французские власти проводили чистки в присутствии советских представителей, и тогда за Антоновым не было обнаружено никаких преступлений.

Жена Антонова рассказывает об аресте своего первого мужа, говорит, что была арестована, как жена инженера. Тюрьма была полна «жён». Она перечисляет Матвеева, Марголина, Филиппова, — всех, кто стоял во главе треста, и кто был арестован и сослан. Она рассказывает, как сидела в тюрьме, как три женщины спали на одной узкой кровати, как водили на допросы, как отправляли детей в детдома, перечисляет по фамилиям погибших. Её спрашивают, как они с мужем оказались здесь, Антонова отвечает, что они написали письмо мэтру Изару. Мэтр Изар: «У нас 5000 таких писем получено!»59

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма
Виктор Кравченко на процессе

Свидетель Васильков приходит на костылях. Он рассказывает про чистку инженеров: некто Иванченко был так популярен, что для его ареста пришлось вызвать его в Москву – рабочие бы не допустили его ареста в Харькове. Идёт список фамилий арестованных: Стрепетов, Щепин, Манаенко… Семьи выслали в Сибирь или просто выгнали из домов и квартир. Отца Василькова несколько раз арестовывали; когда ему было 77 лет, его отправили в ссылку (это был 1937 год). Одна сестра (всех сестёр было пять) уехала разыскивать отца, её арестовали и дали пять лет. Другая сошла с ума от горя. Третью, которая была профессором, выгоняли со всех работ за непролетарское происхождение, в конце концов она отравилась. Четвёртая пропала без вести. Пятая покончила с собой. Издатель газеты сталинистов, Вюрмсер, слушая этот рассказ, весело смеётся (как и сегодняшние сталинисты, которые на беды и страдания людей отпускают шуточки в стиле «миллиард расстрелянных лично Сталиным»). Публика угрожающе гудит ему, председатель говорит, что это совершенно не смешно, мэтр Изар констатирует, что это поведение неприличное, нечеловеческое и хамское.

Свидетель Лебедь говорит, что был членом партии и под контролем НКВД устраивал в железнодорожных мастерских и на станциях встречи знатных иностранных гостей. Мастерские украшались цветами, рабочим раздавалась новая спецодежда. Иностранцев встречали торжественно, а после их отъезда новая спецодежда отнималась и всё приходило в прежний вид (не напоминает ли сегодняшние поездки с мороженщицами из ФСО?). Вот почему никто из иностранцев понятия не имеет о том, что происходило и происходит в СССР. Свидетель рассказывает, как во время Большого террора его арестовали, били, заставляли подписать признание в том, чего он не делал. Когда ему стали угрожать, что арестуют жену, он подписал бумаги. Позже его полностью реабилитировали (к тому времени он успел пробыть в тюрьме несколько лет), а ещё через какое-то время выпустили из тюрьмы совершенно больным в мае 1941 года. Сталинисты, слушая это, продолжают смеяться, и председатель обращается к ним: «Почему вы всё время смеётесь? Это, наконец, несносно! Всё это не смешно. Я устаю смотреть на вас»60.

К свидетельскому барьеру выходит француз Паскаль Джиарелли. Он сообщает, что всю жизнь был учеником Ленина, Троцкого и Плеханова, знал революционеров ещё до Первой мировой войны и выучил с ними русский язык. Он рассказывает, как во время Второй мировой познакомился с русскими пленными – около сотни молодых ребят, которые называли его «папашей». Его удивило, что никто из них не хотел возвращаться в СССР, и все поголовно спрашивали, нельзя ли как-нибудь остаться во Франции. Он завершает речь:

Когда я узнал, что вот его (показывает на Кравченко) критикуют, я сейчас же решил: надо выступить. Книга – первый сорт. Красноармейцы именно такое и рассказывали. Я – старый революционер, работал для красных испанцев. Но в России жить нельзя. Это каждому дураку ясно61.

Наконец, случается событие, которое вносит смятение и в ряды сталинистов. Выступает Маргарет Бубер-Нойман, вдова погибшего в России Хайнца Ноймана, члена политбюро немецкой компартии и члена (до войны) Коминтерна. Нойман был известным политиком, многие коммунисты знали, кто это. Как отмечает Берберова, «это свидетельство стоило десяти лет антикоммунистической пропаганды»62. Нойман долгое время была коммунисткой. В 1921-1926 годах она была членом немецкого комсомола, с 1926 по 1937 годы состояла членом немецкой компартии. Вот её свидетельства:

Мой муж Хайнц Нойман, член Коминтерна, был отозван в 1932 году за извращения политической линии… Нойман призывал наносить удар национал-социализму везде, где бы ты его ни встретил. Осенью 1931 года лозунг изменился. Нойман был отозван в Москву для беседы с товарищем Сталиным. Это было в декабре 1931 года. Сталин сказал ему вначале: «Не думаете ли вы, товарищ Нойман, что, если фашисты возьмут власть в Германии, они будут так заняты Западом, что мы сможем спокойно строить социализм в России?» Нойман был другого мнения, поэтому он был отозван в Москву для работы в Коминтерне, а потом послан в Испанию, в редакцию «Мундо обреро»… Вскоре он был отстранён от работы в Испании и отозван в Цюрих63.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

В 1936 году её мужа вызвал Георгий Димитров и предложил написать книгу, где Нойман бы раскаивался в ошибках, но тот отказался. В 1937 году его арестовали в Москве, а в 1938 году арестовали и саму Маргарет. Больше своего мужа она не видела. Она рассказывала о ночных допросах, о лагере «величиной с две Дании», куда её отправили. В 1940 году её и некоторых других немецких социалистов и коммунистов сталинское правительство сдало Гитлеру, перед этим лицемерно приодев, накормив и причесав. Немецкий рабочий, ехавший с ними, приговорённый заочно немецким судом за принадлежность к компартии, и венгерский еврей отказались перейти границу. Их силой потащили через мост. Они были немедленно застрелены нацистами. Саму Нойман отправили в концлагерь Равенсбрук:

Когда я прибыла в Равенсбрук, я, естественно, познакомилась с чешскими и немецкими коммунистками. Но они меня возненавидели, потому что я, конечно, рассказывала им, что мне пришлось перенести в Советской России. Они меня преследовали, а потом угрожали, что, когда придёт Советская Армия, они потребуют, чтоб меня арестовали и отослали снова туда64.

Мэтр Нордманн упрекнул её в том, что она не испытывает благодарности к освободившей её из Равенсбрука Советской Армии. Маргарет Бубер-Нойман объяснила, что она сбежала в американскую зону, не дождавшись подхода Советской Армии.

Заключительный этап

Перед тем, как вопросы начинают задавать самому Виктору Кравченко, в пользу компартии свидетельствует пастор и старшина Кентерберийский Хьюлетт Джонсон. Он рассказывает о том, как был в СССР, видел жизнь там, церкви, колхозы, и всё, что он видел, говорило о том, что в Советском Союзе люди живут счастливо. Начинаются вопросы в адрес Кравченко:

Матарассо: Мы хотели бы знать, как и когда был Кравченко допрошен американской полицией?
Кравченко: Зачем он меня об этом спрашивает, честно говоря?
Матарассо: Мы хотели бы знать, как и где его охраняли?
Мэтр Изар: Его охраняли, и хорошо делали. Вспомним некоторые случаи… Троцкий, например…65

Люди из «Лэттр Франсэз» утверждали, что Кравченко своей книги не писал. Обвинение же в ответ на это предоставило русскую рукопись (18 глав из 28-ми), из американского перевода, с исправлениями как Кравченко, так и его переводчика, фотокопии, большое количество корректурных гранок, тоже с многочисленными исправлениями. В зале суда сообщают: только что в советской газете «Правда» с чрезвычайной грубостью было заявлено о зависимости министра внутренних дел Франции, Жюля Мока, от американского доллара. Также грубейшей бранью советская газета разражается по поводу французской прессы и особенно – агентства «Франс-Пресс». Это означает, что сталинисты в Москве поняли: дело проиграно.

Судебный эксперт, профессор Санье, сделал анализ чернил и пришёл к заключению, что рукопись написана, по крайней мере, год или полтора тому назад, никак не меньше. Следовательно, она не «сфабрикована» для процесса. Потом шло письмо Ивана Лодыженского, переписавшего рукопись на машинке по-русски. Третьим по очереди – письмо Бернарда Никольского, который пишет, что работа была очень трудная, Кравченко был чрезвычайно требователен и педантичен и вмешивался буквально во всё. Четвёртое показание – издателя Скрибнера, который сообщает, что поправок в корректуру было столько, что Кравченко пришлось заплатить отдельно за слишком многочисленные исправления. Было приведено и большое количество других фактов и свидетельств, доказывавших, что книгу написал именно Кравченко. Сталинисты, тем не менее, гнут свою линию:

Мэтр Нордманн (достаёт страницу рукописи с пометками): Для кого эти пометки?
Кравченко: Они были сделаны для меня самого.
Нордманн: Но тут написано в повелительном наклонении.

Эксперт «Лэттр Франсэз» перевёл неверно: г. Андронников поясняет, что глагол стоит не в повелительном, а в неопределённом наклонении. (Движение в зале.)

Председатель: Я должен заметить, что г. Кравченко всё время остаётся хозяином положения!
Кравченко: Я отвечу на всё. Я ничего не оставлю без ответа»66.

Продолжает эксперт Владимир Познер, оценивающий подлинность рукописи с советской стороны:

«Познер: Стиль «б», это стиль русских эмигрантов, долго живущих в Америке. Кравченко не мог сказать: «стейк», он бы сказал «бифштекс», как говорят русские из России.
Кравченко: В России нет ни бифштексов, ни стейков. (Смех в зале.)67

К концу дня разгорается настоящая битва за рукопись Кравченко. Сталинисты требуют отдать им рукопись до завтрашнего дня, и кричат, что Кравченко будет её править и выдернет листы. Рукопись всё же решено отдать писателю (потому что он в принципе не обязан был её предоставлять и сделал это как жест доброй воли), при этом председатель, слыша крики Вюрмсера и Моргана, краснеет, встаёт и говорит:

Никогда за двадцать с лишним лет работы моей в магистратуре я не был свидетелем такого возмутительного недоверия к чужому слову. Где мы находимся? Что же, вы думаете, что они будут копаться в этих страницах? Побольше уважения, господа, к тому, что здесь делается!68

На следующий день мэтр Изар вынимает два письма. В начале процесса коммунистический депутат Д’Астье де ля Вижери сказал, что, если бы книга Кравченко появилась в 1944 году в Алжире, он бы арестовал его и уверен, что все члены алжирского правительства сделали бы то же самое. Первое письмо, полученное Изаром, подписано Ле Трокером, социалистом и бывшим министром этого правительства. Он пишет, что никогда бы он Кравченко не арестовал. Второе письмо – Андрэ Филиппа, который не только пишет, что Кравченко мог бы свободно в Алжире издать свою книгу, но также добавляет, что, если бы д’Астье его арестовал, то был бы немедленно из министерства выгнан.

— И это не правые, это левые люди пишут!
Вюрмсер: Вы называете социалистов – левыми?
Изар: Нет, я забыл, что по вашей терминологии, это гидры империализма69.

Обнажается сущность сталинистов – как и сегодня, они называют всех остальных левых правыми и фашистами, а не такие – лишь они сами. Хотя это как раз большой вопрос, так как всё показанное на суде позволяет ставить знак «равно» между ними и фашистами. Возможно, все эти речи про свою левизну и про «правых» — чтобы скрыть свою истинную суть? Сталинисты вызывают новых свидетелей, которые называют Кравченко «пропагандой Геббельса». В их пользу также свидетельствует известный и уважаемый учёный Фредерик Жолио-Кюри, который рассказывает, как трижды был в СССР и видел там только хорошее – школу вундеркиндов, размещавшуюся в дворце, 13-летних детей, которые разговаривали с ним об атомной энергии и так далее. Он даже говорит, что в СССР есть свобода критики – он слышал, как некоторые работники смело высказывались, что, мол, такой-то виноват в недостаточных показателях (правда, учёный забыл уточнить, что потом стало с этими виновными). Кравченко же в ответе экспертам говорит:

Я писал, что советский режим мало чем отличается от фашистского режима. Если взять приговор нюрнбергских процессов и заменить имена немецкие именами советскими, то всё можно оставить на месте – всё будет верно70.

Выступает мэтр Гейцман. Он говорит: «Почему не откроются границы, чтобы, наконец, поехать в эту страну и на деле узнать, что правда и что неправда? Как было бы просто решить вопрос!»71 Оценивая свидетелей «Лэттр Франсэз», он спрашивает – почему среди них не было человека, который сказал бы: я против коммунизма и против «Лэттр Франсэз», но я должен сказать, что книга Кравченко – вредная книга? Почему все эти профессора, христиане и политики принадлежали к партии или сочувствовали ей? Мэтр говорит: «Мы не можем забыть, что партия для тех, кто в ней состоит, находится выше всего: выше правды, выше справедливости, выше идеи, выше присяги. Партия диктует им всё»72. Он высмеивает слова сталинистов, которые говорят, что благодаря чисткам в СССР не было «пятой колонны», а на следующий день требуют выдать им свидетелей, как коллаборантов и предателей. Он высмеивает московских чиновников, которые поклялись говорить всю правду, но отказались свидетельствовать о чистках. Он высмеивает Вюрмсера, на романах которого книготорговцы теперь клеят надпись: «книга противника Кравченко», а его фамилию печатают мелким шрифтом.

Затем выступает мэтр Изар. Он говорит:

Я предлагаю вам на минуту вообразить, что было бы, если бы Кравченко в апреле 1944 года вернулся в Россию, как этого требовал генерал Руденко. Этот процесс происходил бы в Москве. Вероятно, Романов и Колыбалов были бы вызваны свидетелями. И вот, на скамье подсудимых, сидел бы этот самый человек, которого мы здесь узнали. Кравченко, который бил бы себя в грудь и признавался в несовершённых преступлениях – по способу, который уже сейчас ни для кого не тайна.

<…>

Свидетель ответчиков, на которого они возлагали такие надежды, Кан, два часа говорил нам авторитетным тоном о связи Кравченко с неким Лук Мишуа, украинским наци. Нами получено письмо, я передаю суду его копию, в котором Кан извиняется перед Мишуа в том, что ложно показывал на него и уверяет его, что во втором издании книги Кана все места о Мишуа будут вычеркнуты.

<…>

В 1944 году коммунисты говорили в Америке, что Кравченко – агент наци. Теперь, как и в 1944 году, нас уверяют, что он – агент Америки. Времена и настроения изменились, придумана новая версия. Но цель дана: дискредитировать человека и объявить, что книга его – ложь73.

Эта речь, которую сидящие слушают, затаив дыхание, завершается:

Что же это за страна, которая прежних палачей Бухенвальда и Равенсбрука назначает на высокие полицейские посты в Восточную Пруссию? – спрашивает мэтр Изар, цитируя французскую газету, орган комбатантов. – Что это за страна, в которой, когда её атакуешь, а то и просто критикуешь, ты уже преступник? Что это за люди, её слуги, которые кидаются словом «предатель» во все стороны (читает): «Шуман, Мок, Мейер – предатели». (Не антисемиты ли вы? Это звучит, право, несколько странно!). «Леон Блюм – предатель!»… Блюмель! Ваш бывший друг назван вашими нынешними друзьями – предателем. Что вы скажете на это? (Блюмель молча разводит руками). Коммунист Куртад грозит социалистам, что народ когда-нибудь «расправится с ними, как с Петковым»… Или ещё вот, в «Литературной газете», в Москве, о председателе Дюркгейме сказано, что он – ханжа. У меня десятки газет и журналов, и всюду – одно: «предатель, предатель, измена, доллары, подкуп»… И о Поле Низане вы сказали, что он «предатель», потому что этот честный коммунист не захотел принять германо-советского пакта!

Кравченко своей книгой нам показал, что это за методы, и откуда они идут. Эти методы теперь мы видим в коммунистической партии Франции. О, как много хотели вы сказать на этом процессе, но вы только противоречили себе и не сказали ничего. Пресса ваша была день ото дня грубее.

Я прошу суд: не давайте им выйти сухими из воды! Накажите их по всей строгости наших законов, которыми мы дорожим, потому что в них залог нашей свободы. Они тоже пользуются этой свободой, но ещё немного, и у нас установится диктатура диффамации74.

Выступают адвокаты «Лэттр Франсэз», и их речи несут прежнее содержание: антисоветский заговор, ложь врагов, пропаганда Геббельса, деньги американцев, полусумасшедшие предатели, пятая колонна и так далее. В подтверждение приводятся коммунистические газеты. Коммунистку Бубер-Нойман, прошедшую сталинские и гитлеровские лагеря, уже называют «профессиональной пропагандисткой».

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма
Жорж Изар

Наконец, мэтр Изар объявляет, что они нашли советский документ 1943 года, где подтверждается работа Кравченко в Совнаркоме, что он был обвинён в растрате 4000 рублей (а не 60 и не 150 тысяч, как говорили советские свидетели), но суд признал отсутствие преступления.

Последнее слово Кравченко

Своё последнее слово на суде Виктор Кравченко, видимо, готовил долго. Вот некоторые отрывки из этой речи:

Мои свидетели – русские, украинцы, белорусы – говорили здесь перед вами горькую правду. Они действительные представители народов России – рабочие, крестьяне, врачи, инженеры, — а не советская элита, самоуверенная, наглая, которую вы видели здесь.

<…>

Эти субъекты, вместе с их французскими агентами, избегали и боялись говорить о сюжете книги. Они не могли защищать свой режим, режим Адольфа Сталина.

Почему? Потому, что им нечего защищать, потому что я писал и говорил правду и приводил факты, которые они не в состоянии опровергнуть, в условиях демократического, свободного суда.

Ни они, ни их кремлёвские хозяева, здесь, в суде, а равно и их пресса и радио в Москве, как и в других странах, ничего не могли опровергнуть из того, что я написал, и из того, что я говорил здесь.

Они стали на старый испытанный путь клеветы и провокации, клятвопреступлений и лжесвидетельств, и не побрезговали представлением в суд фальшивых, сфабрикованных в кремлёвском НКВД, документов. Таков их моральный отвратительный портрет и поведение. Я думаю, что вы, гг. судьи, оцените их по заслугам.

Я не сомневаюсь, что общественное мнение мира уже вынесло моральный приговор тем, которые сидят здесь на скамье подсудимых, равно как и их кремлёвским вдохновителям и хозяевам.

<…>

Мир не может быть свободен, пока люди на шестой его части – народы моей родины – живут под диктатурой, под насилием величайшей полицейской власти, которую когда-либо знала история.

Поэтому неправда, что каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает! Эта формула верна только для тех стран, где существуют демократические, а не тоталитарные порядки.

Эта формула, чересчур часто употребляемая, натравливает западные страны не против советского режима, а против народов России, и этим самым с помощью кремлёвской пропаганды, делает из них противников Запада, а не друзей и союзников, в борьбе против всех форм диктатуры.

Указанная формула специально придумана лицемерами, только для того, чтобы умыть руки от так неверно называемого «русского вопроса».

<…>

Миллионы людей различного положения, покинувших Советский Союз, страну лже-социализма и лже-демократии, принесли западному миру ужасный опыт и знания о кремлёвском царстве современных Чингис-Ханов.

Те, которые хотят видеть и слышать правду, как бы горька она ни была, могут познать её в полном разнообразии: как о несчастьях народов России, так и о деятельности институтов советской диктатуры, о её политике, равно, как и о её целях.

Я могу повторить то, что я сказал в своей книге: борьба с советской диктатурой – это не только дело народов России, но кровное дело всех прогрессивных и честных людей повсюду. Без свободной демократической России мира в мире не будет75.

Речь Кравченко тронула публику. У мэтра Изара есть такая фраза об этом человеке: «Его голосом говорят миллионы тех, кого лишили голоса»76.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

После процесса

Процесс завершился победой Виктора Кравченко. Суд постановил издателей «Лэттр Франсэз» Моргана и Вюрмсера выплатить ему 50 тысяч франков; каждый из них должен был также выплатить штраф в размере 5 тысяч франков и напечатать в газете об этом77. Морган и Вюрмсер не успокоились в своём поиске врагов и предателей коммунизма, и в 1950 году на них подал в суд Давид Руссэ, которого они также обвиняли в «геббельсовской пропаганде». Руссэ также собрал значительное количество доказательств и свидетелей, и суд заставил издателей выплатить уже 100 тысяч франков78, а сталинисты покрыли себя ещё большим позором во Франции. Позже Вюрмсер обвинит в предательстве и Моргана79. Спустя 30 лет после процесса, в своих воспоминаниях «Дон Кихоты и прочие», Клод Морган признал, что «Кравченко был прав»80 и сожалел, что не поверил ему, называя себя за это «м*даком». Он это поймёт в 1956 году, смотря из окна будапештской гостиницы на советские танки. Андре Вюрмсер в своих мемуарах «Искренне Ваш» оправдывал своё поведение на процессе тем, что не знал тогда о реальном положении дел в сталинском СССР81.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Свидетельствовавший на процессе Кравченко в пользу газеты писатель Веркор в 1956 году отправил советским писателям телеграмму, где содержалась цитата с намёком: «Если он тебя обманет один раз, позор ему. Если он тебя обманет дважды, позор тебе»82. Д’Астье де ля Вижери, грозивший, что арестовал бы Кравченко, как предателя, в 1963 году напишет о чудовищной лжи, которую увидел в 1949 году в Советском Союзе и сравнит Сталина с гигантским пауком, больше не различающим пожираемых им мух83. Мэтр Матарассо, защищавший «Лэттр Франсэз», дрогнет ещё на процессе – когда услышит слова Маргарет Бубер-Нойман. Он не сможет задать ей ни одного вопроса. Позже он признает, что всё, сказанное Кравченко в его книге, было правдой84.

В Москве 14 апреля 1949 года в «Литературной газете» была напечатана статья о «неоспоримом провале американской провокации». Статья, подписанная В. Рудным, сообщала, что «сюжет» книги Кравченко был заимствован из книги, выпущенной ведомством Геббельса в 1941 году, что «прижатый к стене свидетельскими показаниями, истец вынужден был признать себя агентом американской разведки»; что «к концу процесса предатель был уже полностью деморализован и раздавлен и его собственные адвокаты то и дело раздражённо кричали: «Болван, болтает не то, что надо!» Газета сообщала: «Кравченко метался на суде, как затравленная крыса, пищал и в страхе озирался по сторонам… На авеню Йена ждала… расправа с провинившимся холуём. Наконец во избежание новых скандальных разоблачений американцы вообще убрали его из зала суда»85. Но слова из Москвы звучали всё смешнее. Кравченко не зря выбрал Париж – это была интеллектуальная битва за Францию, за политический центр Европы. И для сталинистов она стала тем же, чем Сталинград стал для нацистов.

Граждане развитых стран поняли, что словам из СССР верить нельзя. Через некоторое время после смерти Сталина состоялся ХХ съезд КПСС, где Хрущёв повторил часть того, что было сказано Кравченко. Когда же спустя ещё 30 лет начали открывать архивы, большинству стало очевидно, что Кравченко и его свидетели говорили правду на процессе.

Дело Кравченко – оглушительное поражение сталинизма

Виктор Кравченко остался социал-демократом, в США выступал за сокращение социального неравенства, против войны во Вьетнаме86, призывал дать свободу колониям, в результате чего после процесса стал неудобным в эпоху Эйзенхауэра, и вторая его книга успеха практически не имела, как и рекламной кампании. Он инвестировал прибыль от продажи своей первой книги в проекты организации крестьянской бедноты в коллективные хозяйства на серебряных рудниках в Перу и Боливии. В результате этого он разорился; Гэри Керн, автор книги «Дело Кравченко: война одного человека против Сталина», высказал предположение, что КГБ сыграло роль в провале предприятий87. Несколько раз его пытались убить, а в 1966 году его нашли мёртвым в его квартире с огнестрельным ранением. Официальной причиной смерти было названо самоубийство. В 1992 году его сыновья Валентин и Эндрю впервые встретились, когда первый после развала СССР приехал в США. Газета The New York Times писала, что братья собираются доказать вину советских спецслужб в смерти их отца, которого Валентина всю жизнь учила ненавидеть коммунистическая партия88.

Главный урок процесса Кравченко заключается в том, что на лжи и принуждении политики не построишь. Сталинисты любят говорить, что Хрущёв «всё испортил» ХХ съездом. Почему они не способны понять, что если продолжать лгать – это только усугубит проблемы, а не решит их? Разве они не поняли это в детстве, как большинство нормальных людей? Почему они понимают, что если держать людей в заложниках, то свободные люди догадаются об этом, но не понимают, что то же самое верно и относительно государственной политики? Если отечественные любители тоталитаризма и диктатуры этого не поймут, рано или поздно над ними состоится такой же судебный процесс. Жаль лишь тех людей, кто пострадает от их действий до этого суда. Сталин и его группировка хотели заставить весь мир любить их и уважать, а весь мир над ними смеялся и считал их нездоровыми людьми. Как издатель и переводчик французского варианта книги «Я выбрал свободу», который язвительно послал несколько экземпляров с «дружескими» надписями Сталину, Молотову и другим крупным деятелям Кремля89. Когда генсек умер, его прокляли его же подельники: постановили вынести его труп из Мавзолея, уничтожить его портреты, а сына приговорили по статье 58-10 (как Сталин сам их учил). У каждой страны есть свои настоящие герои – люди, которые в одиночку бросают вызов целой мафии и побеждают. В США знают и уважают Эдварда Марроу и Элиота Несса. Будем надеяться, что когда-нибудь и у нас станут героизировать не только насилие, но и людей, которые выбрали свободу.

Источники

  1. John Simkin. Victor Kravchenko // Spartacus Educational (spartacus-educational.com). September 1997. [Электронный ресурс]. URL: https://spartacus-educational.com/RUSkravechenko.htm (дата обращения: 18.11.2020).
  2. Р.Б. Гуль. Я унёс Россию. Том III. Россия в Америке / Р.Б. Гуль. – 365 с. — Москва; Берлин: Директ-Медиа, 2019. – с. 6-7.
  3. Victor Kravchenko. I Chose Freedom. The Personal and Political Life of a Soviet Official. — 496 p. — London: Robert Hale Limited. — p. 299.
  4. Ibid., p. 352-353.
  5. Aliya Aysina. Le procès de Kravchenko: une vérité malvenue? // Ministère de la Justice (www.justice.gouv.fr). 20 июня 2019 года. [Электронный ресурс]. URL: http://www.justice.gouv.fr/histoire-et-patrimoine-10050/proces-historiques-10411/le-proces-de-kravchenko-une-verite-malvenue—32496.html (дата обращения: 18.11.2020).
  6. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 32.
  7. Владимир Тольц, Ольга Эдельман. «ТАСС не уполномочен заявить». 1949: Виктор Кравченко против «Леттр франсез» (1 часть) // Радио Свобода (www.svoboda.org). 11 июля 2009 года. [Электронный ресурс]. URL: https://www.svoboda.org/a/1776216.html (дата обращения: 18.11.2020).
  8. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  9. Там же.
  10. Там же.
  11. Дмитрий Ушаков. «Объединённая Европа против СССР» — HD // YouTube (www.youtube.com). 1 июля 2016 года. [Электронный ресурс]. URL: https://www.youtube.com/watch?v=4428jAS98n0 (дата обращения: 18.11.2020).
  12. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  13. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 15.
  14. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  15. Там же.
  16. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 41.
  17. Там же, с. 44.
  18. Там же, с. 39.
  19. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  20. Там же.
  21. Там же.
  22. Там же.
  23. Там же.
  24. Там же.
  25. Д. Далин. Дело Кравченко // Модерн эйдж. Т. 6. №3. Июль 1962 г. Русский перевод – по «Новому журналу» за 1966 г.
  26. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  27. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 86.
  28. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  29. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 89.
  30. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  31. Там же.
  32. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 101.
  33. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  34. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 111.
  35. Там же, с. 107-109.
  36. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  37. Там же.
  38. Там же.
  39. Там же.
  40. Там же.
  41. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 124.
  42. John Simkin. Victor Kravchenko // Spartacus Educational (spartacus-educational.com). September 1997. [Электронный ресурс]. URL: https://spartacus-educational.com/RUSkravechenko.htm (дата обращения: 18.11.2020).
  43. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  44. Там же.
  45. Там же.
  46. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 136.
  47. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  48. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 141.
  49. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 146-147.
  50. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  51. Там же.
  52. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 177.
  53. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  54. Сталин. И. Соч. Т. 11. С. 171.
  55. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 194.
  56. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  57. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 197.
  58. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  59. Там же.
  60. Там же.
  61. Там же.
  62. Там же.
  63. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 214.
  64. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 217.
  65. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  66. Там же.
  67. Там же.
  68. Там же.
  69. Там же.
  70. Там же.
  71. Там же.
  72. Там же.
  73. Там же.
  74. Там же.
  75. Там же.
  76. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 197.
  77. Н.Н. Берберова. Последние и первые: [Роман]; Дело Кравченко: [Хроника процесса одного из первых сов. «невозвращенцев», Франция, 1949 г.] / Н. Н. Берберова. – 316 с. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000
  78. John Simkin. David Rousset // Spartacus Educational (spartacus-educational.com). September 1997. [Электронный ресурс]. URL: https://spartacus-educational.com/RUSrousset.htm (дата обращения: 18.11.2020).
  79. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. — с. 28.
  80. Philip Martin. L’Affaire Kravchenko // Phoenix New Times (www.phoenixnewtimes.com). 12 февраля 1992 года, 16:00. [Электронный ресурс]. URL: https://www.phoenixnewtimes.com/news/l-affaire-kravchenko-6426499 (дата обращения: 18.11.2020).
  81. Claude Morgan // Denis Touret (www.denistouret.net). [Электронный ресурс]. URL: https://www.denistouret.net/textes/Morgan.html (дата обращения: 18.11.2020).
  82. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. – с. 58.
  83. Д’Астье де ля Вижери. О Сталине. Париж, 1963
  84. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. – с. 154.
  85. Там же, с. 244-245.
  86. John Simkin. Victor Kravchenko // Spartacus Educational (spartacus-educational.com). September 1997. [Электронный ресурс]. URL: https://spartacus-educational.com/RUSkravechenko.htm (дата обращения: 18.11.2020).
  87. Gary Kern. The Kravchenko case: one man’s war on Stalin / Gary Kern. — 1st ed. — 651 p. — New York: Enigma books, 2007. — p. 536.
  88. Seth Mydans. First Meeting For Two Sons Of a Defector // The New York Times (www.nytimes.com). 4 января 1992 года. [Электронный ресурс]. URL: https://www.nytimes.com/1992/01/04/us/first-meeting-for-two-sons-of-a-defector.html (дата обращения: 18.11.2020).
  89. Б. Носик. Этот странный парижский процесс. — 256 с. — М.: Моск. рабочий, 1991. – с. 234.

Если у вас имеются материалы, которые возможно добавить в статью - пишите, пожалуйста, в комментарии. Если ваши факты подтверждаются авторитетными источниками и вписываются в статью, мы обязательно их включим.

У нас нет миллионных рекламных бюджетов, поэтому делитесь статьёй в соцсетях, если разделяете мнение, высказанное в ней

Обсуждения

Редакция онлайн-журнала "Логика прогресса" разрешает комментарии, потому что не боится дискуссии и стремится к наиболее объективному отображению информации. Мы призываем всех присоединиться к обсуждениям, высказывать своё мнение и конструктивную критику.

  1. Р

    Ожидал увидеть помойку в комментариях, но Сталинисты, видимо, не смогли ничего из себя выдавить.

  2. Дмитрий Вячеславович

    Есть два типа людей:

    Первые любят свою Родину, чтят предков и их традиции, УВАЖАЮТ ИСТОРИЮ своей страны! Они не сомневаются, что их Отцы делали всё правильно. Они искренне верят в семейные ценности и гордятся тем, что они русские. Это люди свободные.

    Вторые же считают страну, где сами же живут, грязной и лживой, они ставят чужую культуру выше своей, ВЫИСКИВАЯ ИЗЪЯНЫ в прошлом, которое нельзя изменить. Чуждые ценности они возвеличивают, испытывают пиетет перед их носителями. Они часто извиняются за то, какими их воспитали их же отцы. Это и есть РАБЫ! Причём так сказал не я, а сам Аристотель! Чужие культура и ценности для них превыше своих.

    Армии таких людей создаются намеренно для того, чтобы противостоять нашей культуре. И этот процесс уже долгие и долгие годы имеет свои вспышки и угасания. Почему? Да потому что рабы никогда не смогут победить свободного человека! И история это неоднократно доказывает.

    P.S. Автору статьи советую побольше изучить и написать несколько статей на тему того, кто именно воевал против СССР в 1941-1945 годах (перечислите все страны), а также укажите тех, кто спонсировал всё это. Ещё можно обратить внимание на человеческие зоопарки, которые имели место быть в просветлённой европе. Можете написать про Хиросиму и Нагасаки. Про многочисленные геноциды индусов британцами. Про войну во Вьетнаме, Корее и про все остальные (включая Югославию, Ливию, Сирию, Иран…), которые развязали ваши господа. Расскажите людям про убийство мирных жителей деревни Сонгми. Это можно перечислять вечно…

    • Авель Родионов

      Вы путаете понятие «уважать историю» с понятием «быть покорным холопом хозяина». Уважать историю — значит уважать правду, а не подстроенные под державническую гордость сказки.

      Если чужая культура в чём-то лучше, но вы упёрто уверены, что лучше своя, даже если это не так, то вы не свободный человек — вы очень глупый, наглый, мерзкий хам и холоп. Не имеющий смелости признать правду.

      «Автору статьи советую побольше изучить и написать несколько статей на тему того, кто именно воевал против СССР в 1941-1945 годах»

      Читайте сайт лучше:
      https://logikaprogressa.com/legendarium-stalinistov/obedinyonnaya-evropa.html

      «Ещё можно обратить внимание на человеческие зоопарки, которые имели место быть в просветлённой европе»

      5 минут назад вы были против выискивания изъянов в прошлом! А теперь рады сами это делать, или это другое?
      В СССР в то время огромная часть страны была человеческим зоопарком, что мы видим по статье. А в целом любая страна в Европе была гораздо более демократической и в ней был куда более высокий уровень жизни, чем в СССР.

      «Можете написать про Хиросиму и Нагасаки.»

      А что написать? Плохо, что против стран Оси воевали? А, ну да, почему-то российские державники всегда защищают нацистов и фашистов. Легко догадаться, почему.

      Всю остальную демагогию кремлёвской пропаганды так же легко разобрать. Потихоньку и будем этим заниматься

Больше статей – в разделе "База знаний"